– Считай, что они у нас в кармане.
– Точно? Не забывай, что от этого зависит очень многое. Если мы не попадем на аукцион, то столкнемся с большими трудностями. Мы, конечно, все сделаем, но это будет геморрой и ненужная суета.
– Да точно, точно, – отмахнулся Костя, – не беспокойся, тезка, все будет как надо. Если ты забыл, что работа федерального спеца – грязное дело, так я тебе напомню об этом. У нас, то есть правильнее будет сказать – у них, я-то ведь уже пять лет, как не с ними, очень многое основано на шантаже. Человек, находящийся на крюке, из страха может сделать очень многое, а главное – будет держать язык за зубами. Здесь, в Амстердаме, у меня как раз есть такой человечек. Когда-то он был простым советским гражданином, потом соблазнился красивой западной жизнью и попытался стать шпионом за заграничные шмотки и тонкую пачку долларов. В общем, история как в классическом советском фельетоне. А мы, чекисты, тут как тут. Хвать его – и к ногтю. Сажать в тюрьму – резона нет. А вот сделать из него своего агента – милое дело. И пусть он не имеет никакого влияния в этой самой Голландии, куда мы его таки выпустили, но зато теперь нам с тобой нужно два приглашения на аукцион, и, уверяю тебя, он ушами землю рыть будет, а приглашения достанет.
– Это хорошо, – согласился я, – но для гарантии скажи ему, что он получит столько денег, сколько потребуется не ему лично, а для того, чтобы достать приглашения.
– Обойдется, – пренебрежительно бросил Костя.
– Нет, не обойдется, – решительно возразил я, – один только кнут, один только страх не являются гарантией. А вот ты ему и кнут покажи, и пряник дай понюхать, и тогда мы будем застрахованы от того, что он с отчаяния начнет прятаться от нас. Ведь тогда мы окажемся в дурацком положении. Понимаешь?
– Понимаю, – вздохнул Костя. – Как скажешь, так и будет.
– Мне нравится твоя понятливость. За это можно и еще по одной.
Мы разлили пиво, и я спросил:
– А чем он тут занимается?
– Он владелец похоронной конторы. Обслуживает исключительно православных русских. А поскольку их тут, как тараканов на столе у алкаша, то работы у него хватает. В общем, не бедствует.
– Ишь ты, – я покрутил головой. – Его фамилия случайно не Безенчук? А контора не «Милости просим» называется?
– Не-ет, – засмеялся Костя, – он простой советский Семен Борисович Лившиц, а если точнее, то – Соломон Борухович. А здесь он – хер ван Леевен. И считается русским.