Прихожу в себя уже во время разговора о сырных палочках: зачем-то прошу прощение за свое позорное бегство и умалчивание о плохом влиянии оных на организм Лэсси. Знаю, что нельзя показывать перед ним свою слабость (так меня наставляли турбобабули), но Юлиан на удивление кроток и спокоен. И прощает меня, как мне кажется, искренне... Или мне хочется так думать?
Я уже совсем запуталась.
Иду к дочери и подхватываю ее на руки: хоть с тобой, моя девочка, все легко и понятно.
– Здравствуйте, – женщина на скамейке дружелюбно мне улыбается. – У вас хорошая девочка. Я завлекла ее игрушкой, надеюсь, вы не против?
– Нет, спасибо, что присмотрели за ней. Боюсь, из Юлиана та еще нянька...
Мы глядим в сторону парня, пытающегося вытянуть из кустов упирающуюся Лэсси, и женщина произносит:
– Всем приходится однажды учиться. – Потом вытаскивает из песочницы своего перемазанного ребенка, собирает его игрушки и прощается: – Нам пора обедать. Хорошего дня!
– До свидания.
– Ну вот, – жалуется парень, плюхаясь на освободившееся место подле меня, – ты лишила меня потенциальной жертвы. Эта красотка делала мне авансы...
Сильно в этом сомневаюсь, тем более, что...
– С каких это пор мамочки с детьми стали для тебя «потенциальными жертвами» да и просто «красотками»? Мне казалось, ответственность тебя не заводит... Только разовый секс без обязательств.
– А почему ты решила, что с женщиной с ребенком секс тоже не может быть разовым? – ухмыляется он. И так как я молчу, меняет тему разговора: – Раз уж Лэсси сейчас все равно не может идти домой – может расскажешь о себе, – закидывает руку на скамейку за моей спиной. – От кого залетела, например...
Я одариваю его убийственным взглядом.
– Почему сразу «залетела»? – спрашиваю я, и Юлиан отзывается ответным вопросом.
– Сколько тебе лет?
Ну да, вопрос с подвохом.
– Сам знаешь. Видел мой документ, насколько я помню!
– Вот, – ухмыляется парень, – никто не рожает ребенка в двадцать один год. А ты родила... Значит...
– Просто замолчи, – кидаю с неожиданным ожесточением. – Не желаю говорить на эту тему. Особенно с тобой... – А потом добавляю: – Ты бы на себя лучше посмотрел. Что толку в твоих двадцати пяти, если ведешь ты себя хуже ребенка: никакой ответственности, никаких обязательств, только разовые связи и пустые развлечения. Ты никого, кроме себя, никогда не любил и любить, похоже, не собираешься... – И спрашиваю: – Что такого особенного случилось в твоем детстве, что ты стал таким эгоистом? Что сделала твоя мать, что ты возненавидел всех женщин разом, не допуская ни одной из них до своего сердца?