– Угу… Готов, – у стоящего сзади и потому невидимого мне Гонши голос совсем молодой, явно недавно сломавшийся, у нас бы этот Гонша в десятый класс ходил.
– Время… – вздохнул главарь и остановился передо мной, цепко, изучающе оглядывая.
– Звать как? – коротко спросил он.
К чему играть в Штирлица? Я же всё равно ничего не знаю – ни где золото партии, ни какого цвета трусы у Евы Браун…
– Андрей, – прохрипел я.
– Прозвание! – после недолгой паузы последовал вопрос. Это он что, насчёт фамилии?
– Чи… Чижик.
– Лет сколько?
– Девятнадцать.
– Ладно, хорош. Бело́й, давай шуруй. Да скоро, солнце садится.
Худенький и юркий тип со странной кличкой Бело́й выступил вперёд. Мне показалось, что среди нападавших его не было. В руках он держал…
Я не мог поверить, до того это выглядело бредовым. С шеи у него свисала горизонтально расположенная квадратная доска, на доске был закреплён бумажный лист. А в руке у него был… обычный карандаш.
Внимательно оглядывая меня, Белой начал делать быстрые штрихи. Рука его так и летала над бумагой, иногда он заходил справа, иногда перемещался влево, несколько раз зачем-то присел. Штрихи испещряли лист, падали на него точно косые струйки дождя – но струйки, тщательно выверенные. И скоро я понял, что на бумаге – ни что иное, как мой портрет. Причём нарисованный классно. Этому Бело́му бы на Арбате прохожих рисовать. Цены от стольника и до потолка…
– Ну, долго ещё? – несколько раз подстёгивал его старший, и, наконец, художник удовлетворённо хмыкнул:
– Готово.
– Ну, слава Хроносу, – проворчал главарь. – Уходим.
Он подошёл ко мне вплотную, ухватил пальцами за нос.
– А ты, Андрей Чижик, обо всём, что было, молчи. Скажешь кому, я тебя найду, яйца отрежу и сожрать заставлю. Понял меня?
Я промычал что-то невнятное. Отупение моё постепенно проходило, внутри рождалась злость.
– Понял, спрашиваю? – он не сильно, но явно издевательски шлёпнул меня по губам.
– Понял, – прошипел я.
– Ну, смотри… – хмыкнул старший.
Спустя пару секунд никого уже тут не было. Кроме Андрея Чижика, узника этих руин. Естественно, отвязать меня от столба они и не подумали.
Интересно, долго ли я здесь проторчу? Найдут ли меня когда-нибудь? Или вот так помру от жажды, голода и неудовлетворённой мстительности?
Уже почти совсем стемнело, когда, наконец, послышались шаги и голоса, мелькнуло в чёрном оконном проёме пламя факела.