«Сергей Александрович?» – голос женский, торопливый.
– Вы не ошиблись.
«Я – Ли́са».
– Я вас знаю?
«Это неважно. Нам нужно встретиться».
– Я не пользуюсь услугами телефонных девушек.
«Это другой случай, – торопливо повторила неизвестная мне Ли́са. Она так торопилась, что даже не обиделась. – В „Иероглифе“. Через час. – И добавила, почувствовав мою нерешительность: – Вы ведь хотите вернуть пропавшую тетрадь?»
Самка гиббона, самец гиббона.
Она будто мысли мои подслушала.
5
Но, в общем, я не сильно удивился.
Я постоянно чего-то жду. Я постоянно что-то вылавливаю.
Скажем, лицо в толпе. Или необычный голос, случайный жест. Я пытаюсь увязать самые неувязываемые вещи. Моя память чиста, поэтому я набиваю ее всем, чем придется. Чаще всего прикидками к новой компьютерной игре, которой занят. Пытаюсь представить каменистую пустыню, облизанную сухим ветром, сухой сиреневый туман. Все детали вижу необыкновенно отчетливо. Вижу даже то, что прячется вдали – за песками, за каменными останцами.
Шамбала.
Таинственная страна.
Я слышу звук длинных труб.
Шамбала рядом, но к ней нельзя приблизиться.
Ты можешь идти к ней годами, десятилетиями, но если ты не призван, если ты не услышал зов, дальние звуки так и останутся дальними звуками. Паша не случайно пытается поймать меня на внезапных воспоминаниях, и Николай Михайлович тоже не случайно пытается запутать меня в долгих беседах. Они прекрасно знают, что у меня нет прошлого, это их заводит. Люди нетерпимы к чужим бедам. Пять лет назад при заходе на посадку в местном аэропорту взорвался и сгорел самолет. Из ста сорока двух пассажиров, оказавшихся в огне, выжил только один. Вы, наверное, догадались – кто.
Полгода в реанимации. Полгода в специальной клинике.
Есть люди как люди, есть больные люди, есть очень больные, а есть такие, наконец, что и на людей давно не похожи. Позорные неестественные животные, определяет Паша. Вот я такой. Меня сумели вытащить из огня. В общей сложности, я почти полтора года провел вне привычного мира. А когда, наконец, влился в привычный социум, как говорят психологи, оказалось, что память моя стерта. Я не помню, кто я, откуда, куда и зачем летел, как меня звали, где вырос, есть ли у меня родственники и друзья, чем занимался до того момента, как купил билет на злополучный рейс. Все пассажиры и пилоты самолета погибли, к сожалению, никаких документов при мне не оказалось, кроме рабочей тетради, уцелевшей в прожженной куртке. Я мог быть любым из мужского состава погибших, но ни один запрос обо мне не получил исчерпывающего ответа. Меня никто не узнал. Я перенес слишком много операций, чтобы меня можно было узнать. Я как бы вдруг всплыл из ничего, из тьмы, или, наоборот, – из пламени. Не в капусте меня нашли, не аист меня принес, даже не из Интернета меня скачали. Люди – существа врущие, любящие преувеличивать, а я и врать не мог. В самом деле, какой смысл врать, если все может оказаться правдой?