В Труппенплаце, разумеется, была зима. Всезнайгель и Лавочкин вновь оделись.
Они подлетели к подземелью Марлен задолго до заката. Иоганн аккуратно посадил летательный аппарат прямо у входа.
Пещера располагалась под холмом. Путники протиснулись в узкий лаз и очутились в большом зале, освещенном магическими лампадами. Здесь царил бардак, оставшийся после боя с Дункельонкелем. Фигуры застывших людей валялись бесформенными кучами. Столы были опрокинуты. В углу стояло разбитое зеркало. Лавочкин непроизвольно потянулся к лицу: почесать заросшие царапины, оставленные осколками.
На стенах чернели следы волшебных огненных валов. На гладком полу стояли лужи. Одни часы шли так же размеренно и четко, как и до сражения.
– Значит, это ее лаборатория, – пробормотал Иоганн. – Хорошее место, грамотно выбранное. Только… не ее стиль.
Его глаза сузились, плечи опустились. Он снял тулуп, повесил на плечи не упавшего в заварушке бородатого мужика.
«Как живой, – подумал солдат. – Хотя Тилль говорил, что он и есть живой».
Всезнайгель-старший побрел по залу, внимательно разглядывая каждый предмет, каждого застывшего пленника.
– Николас, можешь раздеться, здесь не холодно, – сказал Иоганн, не оборачиваясь. – Глубоко под холмом источник тепла. Сюда провели туннель.
Лавочкин последовал совету колдуна.
Волшебник присел на корточки перед лежащим на боку остекленевшим псом. На задних лапах кобелька были щегольские башмаки. Жалостливая морда выражала крайнее разочарование.
– Негодяй Шлюпфриг, – прошептал Всезнайгель.
Парень подошел к волшебнику:
– А, ну да! Шванценмайстер[21]. Шкодливый песик.
– Шкодливый, говоришь? – процедил колдун.
Его тон не обещал ничего хорошего. Маг положил ладонь на собачий бок, замер.
– Да, все сделала, как учил… Пробудить его или бросить?
Коля мгновенно смекнул: «Иоганн превратил пацана в оборотня-дворнягу из-за того, что тот завел шуры-муры с Марлен. Если пес начнет трепаться, то может выдать наши с Марлен, хм, близкие отношения. Папаша взбесится… Оно мне надо?»
– Знаете, Всезнайгель, – осторожно начал солдат, – я бы на вашем месте не стал его оживлять. Вы его не любите; он вас, я знаю, боится и ненавидит. Короче, нужно ли изводить себя лишний раз?
– Логично, – кивнул колдун. – Как-нибудь позже.
Лавочкин едва сдержал вздох облегчения.