«Ничего себе только? – печально подумал первосвященник, – всего лишь схватить! Да где его найти? Как заманить и опознать? У кого узнать, где живёт? Галилея большая и народ его любит, поэтому схватить самозванца там не удастся. Попросить тетрарха Антипу? А если откажет? Опять золото давать? Из своего сундука?»
– Ничего, Каиафа, – успокоил Каиафу Ханан, словно догадался о сомнениях, мучавших зятя, – ты сможешь найти и схватить бродягу по прозвищу Галилеянин. Бог поможет тебе!
План жрецы придумали хороший, обговорили все детали, но оставалась всего одна мелочь, как заполучить в свои руки Иисуса из Назарета? И этот самый сложный вопрос Каиафа должен был решать самостоятельно.
***
Шли дни и недели, проходили месяцы, минул год, шёл уже второй с того самого момента, как Ханан и Каиафа задумали свою коварную интригу против меня, римского прокуратора в Иудее, но всё оставалось без изменений. Первосвященник буквально извёлся, размышляя, где и как схватить ему самозванного пророка, однако, ничего особенного придумать не мог. Его приводило в ярость собственное бессилие.
«Надо действовать, действовать, но как? Не могу же я выслать храмовую стражу в Галилею, дабы схватить преступника. Да, никто и не позволит мне сделать это там!» – обречёно думал Каиафа.
Он не знал, как и где найти проповедника. Первосвященник тяжело вздыхал, ибо прекрасно понимал всю безнадёжность ситуации, а жаловаться ему было некому. Искать сочувствия у членов Высшего совета означало признать собственное бессилие и после этого добровольно покинуть свой высокий пост. Отношения Каиафы с Синедрионом постепенно ухудшались, так как жрецы всё громче роптали и всё чаще ругали первосвященника. Тесть его, Ханан, так же при каждой встрече жёстко порицал зятя за бездействие, и ко всем этим бедам и невзгодам ещё одна напасть навалилась нежданно-негаданно на Иосифа Каиафу. Сон, мерзкий и жуткий, вдруг начал досаждать жрецу, отчего настроение его становилось ещё более отвратительным. Правда, кошмар тот приходил не каждую ночь, но коли приходил, то продолжался до самого утра, не давая Каиафе возможности проснуться, крепко держа его в своих объятиях, а потому вставал первосвященник не выспавшийся, больной, разбитый и злой. Оттого и задерживался он подолгу в Храме, чуть ли не до рассвета, дабы обмануть ночным своим бдением кошмар приходящий, отдыхая же светлым днём. Иногда это получалось, и тогда первосвященник воздавал благодарную молитву Богу. Но не сам кошмар волновал Каиафу, а более всего тревожила жреца мысль о том: «Сон ли то был вообще, или видение, а может явь?» Никак не мог он понять этого и разобраться в своих сомнениях, поэтому и переживал более всего. А снилось ему вот что: