Я набрала полную грудь воздуха. Лаврентьева, похоже, очень устала, ей необходимо на некоторое время забыть о работе, съездить одной отдохнуть.
– Пообещай! – твердила Нина, прижимая к груди руки.
– Хорошо.
– Нет, дай полный ответ!
Учитель всегда остается учителем, даже в напряженный момент он начинает привычно занудничать.
Я откашлялась, подняла правую руку и заявила:
– Торжественно клянусь в случае необходимости дать приют коту Венедикту в своем доме, обеспечить его едой, питьем, свежим наполнителем для туалета и медицинскими услугами. Обещаю холить и лелеять Венедикта, но оставляю за собой право объяснять ему его кошачьи ошибки. Взамен требую у Нины Лаврентьевой ответной услуги!
– Какой? – заморгала та.
– Если я умру раньше тебя, пригреешь в своей семье Дегтярева? От полковника не в пример меньше хлопот, чем от кота. Александр Михайлович никогда не ложится спать на ступеньках лестницы, и ему, надеюсь, не придет в голову хватать людей за голые ноги. Полковник не писает в тапки, не потребует ежедневно менять наполнитель в горшке, и он, в принципе, всеяден. Даже слишком всеяден, на мой взгляд – если можно так выразиться, Дегтярев всеобжорен. Одна беда, он в отличие от Вени умеет разговаривать, но засунутые в уши затычки легко купируют сей его недостаток. Ну, ты согласна?
Я ожидала, что с лица Нины уйдет напряжение и она рассмеется, но Лаврентьева широко распахнула глаза и серьезно ответила:
– Да, можешь во мне не сомневаться, я освобожу для полковника овальную гостиную на первом этаже.
Я поежилась – шутка не прошла. Может, Нина заболела? Выглядела она не лучшим образом: лицо приобрело землистый оттенок, глаза лихорадочно блестели. А еще Нинуша покашливала, и у меня создалось впечатление, что она простудилась.
– Похоже, меня на холме продуло, – вдруг сказала Нина и села в кресло. – Хоть и июль на дворе, да ранним утром свежо, а я побежала без куртки. И пахло там странно – вроде духами, цветочными. Но ведь это невозможно.
– Ты о чем? – удивилась я, устраиваясь на диване.
Нина осторожно взяла со столика большую книгу в потертом кожаном переплете.
– Видишь?
– Ну да!
– Что это, знаешь?
– Давай без загадок, – ответила я.
Лаврентьева раскашлялась, затем сказала:
– Я продемонстрировала тебе уникум. Это рукописная книга, летопись монаха Аристарха. О ней ходят легенды в кругах историков. Большинство ученых, правда, считает, что документ погиб в огне пожара тысяча восемьсот двенадцатого года, раритетом владел некто Куницын, попечитель одной из московских гимназий. Он демонстрировал драгоценные страницы друзьям. Но дом Куницына сгорел дотла, обширная библиотека обратилась в прах, летопись зачислили в список погибших культурных ценностей. Но она жива! Смотри!