– Да уж помню… Ну?
Иван вздохнул и вытащил из кошеля пфенниг:
– Смотри.
Взяв монету в ладонь, боярыня приблизила ее к ярко горящей свечке:
– Чудная какая… Колосья, орел, кривой крест какой-то… И надпись – латынницей.
– Ты на дату взгляни, – хмуро промолвил Иван. – Учил ведь цифири арабской.
– Учил… – тихо прошептала Евдокся, прищурилась. – Уж больно цифирь мелкая. Нет, все же разглядеть можно – один, девять, четыре… нуль… Правильно?
– Так… Теперь вместе прочти.
– Одна тысяча девятьсот сорок. И что это значит?
– Это год, Евдокся. Дата. Помнишь то место, где мы с тобой были? Лагерь пионерский, трактора, ферму?
– Помню, как забыть? – Боярыня улыбнулась. – Сейчас кажется – будто сказка.
– Так вот, место то, где мы были, – год тысяча девятьсот сорок девятый. А этот вот, сороковой, на девять лет раньше…
– Рядом совсем.
– Не то плохо, что рядом, – вздохнул Иван. – А то, что денежка эта медная – вражья! Таких врагов, Евдокиюшка, на Руси-матушке никогда больше не было.
– Никогда? – Евдокся хлопнула ресницами. – Что за вражины такие? Московиты? Литовцы? Ордынцы? Иль – гулямы Хромца? Так он умер давно.
– Ни те, ни другие. – Раничев покачал головой. – Много, много хуже!
– Думаешь, тот враг на наши земли зарится? – передернула плечами боярыня.
Иван обнял жену за плечи:
– Все может быть, Евдоксюшка, все… Да и от дырищи этой… что миры соединяет, – нам, похоже, один вред.
– С Маврей бы тебе поговорить, колдуньей… Или с тем, черным, страшным… ты как-то рассказывал.
– Ад-Рушдия, – вспомнил Раничев. – Ты права – черный он, черный магрибинский колдун. Он бы, конечно, многое мог рассказать, да только два года назад помер в Орде, у Едигея – то купцы, гости восточные, рассказали. Да… – задумчиво протянул Иван. – Все померли, все, кто знал – Абу Ахмет, ад-Рушдия, Тимур… Тимур, правда, не знал, но, наверное, догадывался, особенно в последние годы. Почему-то считал, что я приношу ему удачу, потому и послал против Баязида. Сколько тому минуло? Шесть лет… да, шесть… А насчет Маври ты правильно сказала, супружница! Ее-то завтра и спросим… Может, и ничего, может, и обойдется еще, может, эта монетинка – пфенниг – сюда совсем случайно попала.
– Дай-то Бог! – Встав с лавки, боярыня перекрестилась на висевшую в углу икону и низко поклонилась.
Иван тоже перекрестился, подошел сзади, обняв жену за талию, снял паволоку, поцеловал в шею, почувствовав, как заиграла кровь. Оглянувшись на дверь, быстро снял с супруги телогрею, повернув к себе, поцеловал крепко-накрепко в губы. Не так просто поцеловал – с жаром!