Это были благословенные дни. Дни, когда еды было больше, чем можно было съесть за год. Дни, когда, разорвав вздутый живот и мошонку зубами, можно было полакомиться лишь человечьей печенью и яичками, оставив тело подгнивать на солнце до нужной кондиции – когда мясо становится по-настоящему мягким и просто тает в зубах.
Дни, когда никуда не надо было спешить, и никто ни с кем не соперничал. Дни, когда люди наконец-то стали тем, чем они и должны были быть всегда – пищей.
Заняв человеческое поселение, крысы принялись осваиваться. Это место оказалось куда лучше, чем развалины. Мертвых тел в бывшем зрительном зале было вдоволь. В кладовых тоже хватало, чем поживиться…
А эти двое пришлых и пока еще живых… Помеха. Добыча. Сладкое кровавое мясцо на розовых косточках…
Одна из крыс, не выдержав, бросилась на них с балкона, но прыгала она гораздо хуже Сергеева, и, не долетев до желанной цели, спикировала в толпу товарок, метушащихся внизу.
Сергеев проводил глазами ее полет.
Раздался визг. Живое море серых спин заволновалось. Оглушенную ударом тварь рвали на части.
– Только пожар, другого выхода нет, – повторил он в микрофон передатчика. – Иначе они не уйдут.
– А вы? – спросил Матвей. – Вы успеете? Нам с Молчуном все зажечь не проблема. Вон, у КПП несколько стеклянных бутылок вижу. А бензина для такого дела и трех литров хватит! Полыхнет в самом лучшем виде! А вы-то дальше куда? Крыльев нет? Летать не умеете? Сколько метров, говоришь, до пола? Шесть?
– Решим по ходу. Только к дверям близко не подходите. Кинете бутылки – сразу обратно.
– Там хоть есть чему гореть?
– Есть, не волнуйся.
– У тебя, Миша, нервы железные, – резюмировал Мотл с уважением. – Не нервы – канаты. Не волнуйся! Спасибо, конечно, за совет! Да у меня до сих пор руки и ноги трясутся. И у Молчуна тоже.
Сергеев плохо представлял себе Молчуна с трясущимися руками. Впрочем, и Матвей на роль взволнованной институтки не подходил.
«Нервы – канаты!»
Он прислушался к сердцу, которое все еще прыгало в грудной клетке, как голодная ворона. Он не просто боялся. Он был смертельно напуган. Другое дело, что испуг всегда заставлял его сосредоточиться и действовать. Но он не мог перестать бояться. Правильно говорил Мангуст: тот, кто не боится смерти – не герой, а идиот.
– Ладно. Ждите. Мы скоро, – проскрипел голос Мотла в динамике.