Степан привстал, глаза его сверкали из-под шапки, страшно скалились зубы. Молча указал кнутовищем куда-то в сторону, и Всеслав, хотя не хотел глядеть, взглянул. За санями, почти вровень с ними, бесшумно мчались по голубым сугробам огромные, матерые волки.
Словно кошмарный сон виделся Всеславу, страшная, сладкая жуть. Степан, по пояс высунувшись из саней, кричал что-то дурным голосом. Кони были добрые – злая рыжая кобылка, коренная, рвалась вперед, хрипя. Сильно кидало на ухабах.
Снежная пыль летела в лицо. На особо резком повороте Степан странно дернулся и боком повалился с саней. Дядька Тихон едва поспел перехватить вожжи. Только и слышали, что приглушенный вопль.
Волки отстали. Всеслав сидел, зажмурившись, до боли стиснув зубы. Дядька оглянулся на него.
– Испугался, малец? Степана жаль – хороший был мужик, верный. Кабы не он – нам всем пропасть.
Всеслав не отвечал. Дрожь постепенно проходила, таяла в коленях. Осмелился, наконец, открыть глаза, оглядеться – все так же простиралась равнодушная степь.
Уже совсем стемнело, когда издалека потянуло запахом дыма – жилье было недалеко. Лошадки приободрились, побежали быстрее. Только к полуночи добрались до ночлега.
Дядька Тихон кнутовищем постучал в ворота – двор был маленький, посреди торчало одно дерево, но ворота добрые. Забрехали собаки.
– Кого несет? – через некоторое время послышался недовольный голос.
– Княжеский воевода проездом, – отвечал Тихон. – Пустите, люди добрые, во имя отца и сына и святого духа.
Им отперли ворота, и заробевший сторож проводил в избу. Всеслава дядька усадил в передней на сундук, сам пошел здороваться с хозяином. Вернулся довольный.
– Привел нас с тобой Господь, – сказал мальчику. – Поп местный тут живет. Заробел меня, аж смешно стало. Ты чего дрожишь, замерз? Ничего, сейчас и поешь, и согреешься.
Изба была новая, чистая. Возле входа – рогожа, о которую следовало вытирать ноги. Сразу усадили за стол. У Всеслава уж глаза слипались от усталости, но есть хотелось больше чем спать. Хлопотливая попадья жалела мальчонку: «Куда тебя, родимого, везут в такое время!». Потчевала его, как родного, а потом села, подперлась рукой. Смотрела, как он ест, и все вздыхала.
Отец Кондратий – толстый, мягкий, весь лучащийся неподдельной приветливостью, разговаривал с дядей Тихоном.