С годами картинки из детства становились уже не такими размазанными, голос мамы начинал походить на голос обычного человека и звучал уже не гулко, а вполне чисто и звонко. А сама мама становилась все ниже, все человечнее. Пока не стала обыкновенной, доброй, умной, любящей мамой, а не богиней.
А вот Калерия… Костя часто ловил себя на мысли, что она очень напоминает ему богиню из детства. Когда Комаров ловил себя на этих мыслях, он злился, негодовал, пытался с помощью самовнушения избавиться от навязчивого ощущения. Ему было неприятно, что он, взрослый, самостоятельный мужчина ощущает себя желтым цыпленком рядом с обыкновенной сельской медсестрой. Но чем больше он общался с Калерией, тем больше попадал под обаяние этой девушки-спрута, как однажды назвал ее Костя.
Народное же мнение Но-Пасарана быстренько «просватало» Комарова и Калерию в своих лавочных разговорах, посплетничал, пословоблудил и успокоился. А чего беспокоиться, если в отношениях молоденького участкового и зрелой медсестры не предвидится никакой динамики? Пусть уж живут, как им нравится. Если и мелькнет в этой дружбе что-то новенькое и душераздирающее, село узнает об этом чуть ли не раньше их самих.
Но даже вездесущий Но-Пасаран не догадывался, что то место в сердце Комарова, которое было отведено под нежные чувства к противоположному полу, было занято почти с первого дня работы Кости в Но-Пасаране. И занято оно было отнюдь не образом Калерии.
Впрочем, в своем рассказе о Анфисе Белокуровой Костя ни словом не упомянул о дочери ее Калерии. Попади эти сведения Кириллу на язычок – засмеет. Не запутанный узел этого треугольника волновал сейчас Комарова. Его волновала встреча с Анфисой Белокуровой, как с предполагаемым автором анонимного письма. Конечно, маловероятно было бы, если бы неуловимый хакер оказался бы жителем Но-Пасарана. И не просто маловероятно, а забавно, как заметил Кирилл. Маловероятно так же, чтобы в затерянное в российской глубинке село просочились сведения о ограбляемых столичных банках. И все же, все же, все же…
Костя уже совсем было собрался к Анфисе Афанасьевне, как мимо окон его дома с лязгом и грохотом протащился трактор грешного Толика. Голова и рука несчастного белели стерильными повязками, сделанными еще Калерией, выражение лица было напряженное и несколько испуганное. Рядом с трактором, немного левее, семенила Людмила. И не просто бездейственно семенила. В правой руке ее воинственно расположилась скалка-наголо, древнее и безотказное оружие против сильного пола, выдержавшее даже конкуренцию бейсбольной биты. Биту, конечно, удобнее держать в руке, но зато она несравненно дороже и не всегда бывает в сельпо. Откуда, скажите на милость, может взяться бейсбольная бита в совхозе имени Но-Пасарана, скромно приютившемся на границе России и Казахстана? И последний, главный аргумент в защиту скалки тот, что не существует женщины, в доме которой не было бы скалки. А тех, на кухне которых не наблюдается биты, сколько угодно. Пальцев на руках не хватит.