– Вот такие дела, Данилыч, – изрек Стрелков, поставив ополовиненную бутылку на стол.
– И как же это получилось? – спросил Штерн, чтобы как-то поддержать разговор.
– Я сам еще до конца не разобрался, – принялся объяснять Петрович. – Какие-то мудаки взорвали лабораторию. Все вдребезги, всех сотрудников замочили наглухо, а я стал невидимкой.
– Не веришь, мать твою, думаешь, Стрелков врет! – обиженно и гневно крикнул Сергей моле небольшой паузы, видя, что Данилыч глупо улыбается, пребывая в некой рассеянной задумчивости, – иди-ка сюда, – он схватил онемевшего от ужаса Данилыча и повлек к аквариумам.
Стрелков был до того зол и необуздан, что в запале сунул руку к пираньям.
– Не сюда, дурак! – испуганно взвизгнул Данилыч, увидев заволновавшуюся в аквариуме воду и «проявившуюся» руку, – отгрызут!
– А-а-а! – с издевательски торжествующим смешком воскликнул Стрелков, вынимая руку из аквариума – слава Богу, что пираньи от резкого движения Сергей вначале шарахнулись в сторону, прячась за зеленый клуб аквариумной растительности, – признал друга? А чего ж тогда прикидываешься?
Данилычу показалось, что он слышит, как призрак скрежещет зубами.
– Вот, смотри, – Стрелков с удовлетворением наблюдал за реакцией Данилыча.
Тот, увидев в воздухе проступающие серебристые контуры руки, призадумался, затаив дыхание.
– Видишь, идиот?! – взревел Стрелков, – думаешь, я тут перед тобой ваньку валяю?
Задумчивость Данилыча испарилась также быстро, как и мифическая рука, ставшая снова абсолютно невидимой. Он впал в уныние. Волнение немного улеглось, а вожделенная ясность сознания не наступила. Настал черед глубокой прострации. Серебрящаяся в аквариуме рука не убедила Данилыча в существовании невидимого Стрелкова. Он по-прежнему считал голос Сергея продуктом воспаленного воображения. Но противоречить или сопротивляться бросил, в глубине души чуя, что это не даст желаемого результата. Интерпретировать голос или призрачные очертания руки в качестве бреда он еще мог, а вот левитацию бутылки, тычки, рывки и швыряние – нет. Последние действия будили в нем несоизмеримый ни с чем ужас, они словно были показателями запущенности болезни. Если уж он не может дать сколько-нибудь разумное объяснение тому, что вместо полной бутылки перед ним стоит половина, при том, что он не пил, это означает, что дела его плохи. Он читал в популярных книжках о прорицателях и чудесах загробной жизни о разных священных нелепицах и бредовых парадоксах, знал, что умерщвлявшие плоть отшельники слышали голоса, видели Богородицу и прочих святых. И то, что это явление представляет собой, так сказать, частный случай подобной духовной практики – это еще он имел мужество допустить.