– Не хреново они его обработали, – напряженно протянул Скрябин.
– Пошли встречать. – Шилов открыл дверь.
Когда парни приблизились, стало заметно, что и второму сильно досталось. Все его лицо покрывали синяки и глубокие ссадины, на щетинистом подбородке запеклись сгустки крови. В глазах была покорность судьбе. Безошибочно определив в Шилове старшего, он сказал тусклым голосом:
– Меня зовут Михаил Краснов. Это я вам звонил.
Краснова посадили в «альфа-ромео», второго – в «девятку».
Шилов сказал:
– Давай сперва в «травму». Я не знал, что они в таком виде.
…А за углом бассейна контролировавший процедуру «экстрадиции» Хрипунов позвонил Моцарту:
– Это я. Все в порядке, но ты не прав. Это еще ударит по нам. Честных ментов не бывает…
В то же самое время Арнаутов около метро «Чернышевская» встречался с осведомителем. Это был тот самый Костя из свиты Моцарта, который ночью подавал в «Шаурме» коньяк. Они стояли в толчее напротив входа в подземку и нервно бросали реплики, глядя в разные стороны.
По лицу Арнаутова было понятно, что услышанная информация ему очень не нравится.
* * *
Задержанных посадили в разные помещения.
Шилов переходил из кабинета в кабинет, слушал однотипные ответы, которые давали Краснов с Селивановым. В травмпункте их немного привели в порядок, и они осмелели, сообразив, что в ближайшее время их не станут подвешивать к батарее и лупить железякой по почкам.
– Подошел мужик, попросил проследить. Бабки хорошие, вот мы и согласились, – говорил Краснов, глядя в пол; подбородок и лоб у него были заклеены пластырем, многочисленные ссадины обработаны.
– А почему он именно к вам подошел? – спрашивал Соловьев, пытаясь заглянуть Мише в лицо, но Миша прятал глаза и бубнил, словно стесняясь убогости своей легенды:
– Откуда я знаю? Какая нам разница, лишь бы бабки платил…
– За кем еще следили?
– Ни за кем не следили.
С Селивановым работали Василевский и Скрябин.
– Ну а в Воркуте-то что? – спрашивал Василевский. – Работал, учился?
– По всякому.
– Чего в Питер-то принесло?
– А чего дома делать?
– И давно здесь?
Селиванов запнулся, подсчитал что-то в уме и осторожно ответил:
– Наверное, месяца два. – На правой скуле у Селиванова была глубокая, почти до кости, рваная рана, теперь закрытая толстой повязкой. Селиванов то и дело поднимал руки, чтобы потрогать повязку, но вспоминал, что этого делать нельзя, и начинал рассматривать свои дрожащие пальцы, на которых кровь перемешалась с грязью и глубоко въелась в кожу.