Осведомителями становится высшая знать. Одни – ради карьеры, другие – попав в трудное положение: мужчины, проигравшиеся в карты, дамы, увлекшиеся опасным адюльтером.
«Добрые голубые глаза» – описывал Бенкендорфа современник.
Добрые голубые глаза начальника тайной полиции теперь следили за всем. Случилось невиданное: государь разрешил Бенкендорфу сделать замечание любимому брату царя, великому князю Михаилу Павловичу, за его опасные каламбуры. И обожавший острить великий князь пребывал в бессильной ярости.
Служба в тайной полиции считалась в России весьма предосудительной. Но Николай заставил служить в Третьем отделении лучшие фамилии. И чтобы голубой мундир жандармов стал почетным в обществе, он часто сажал графа Бенкендорфа в свою коляску во время прогулок по городу. С каждым годом Николай «с немецкой выдержкой и аккуратностью затягивал петлю Третьего отделения на шее России», – писал Герцен. Вся литература была отдана под крыло тайной полиции. Царь знал: с острых слов начинались мятежи в Европе.
Николай запретил литераторам не только ругать правительство, но даже хвалить его. Как он сам говорил: «Я раз и навсегда отучил их вмешиваться в мою работу».
Был принят беспощадный цензурный устав. Все, что имело тень «двоякого смысла» или могло ослабить чувство «преданности и добровольного повиновения» высшей власти и законам, безжалостно изгонялось из печати. Места, зачеркнутые цензурой, запрещено было заменять точками, чтобы читатель «не впал в соблазн размышлять о возможном содержании запрещенного места».
В сознание русских литераторов навсегда вводилась ответственность за печатное слово. Причем эта ответственность была не перед Богом, не пред совестью, но перед императором и государством. Право автора на личное мнение, отличное от государева, объявлялось «дикостью и преступлением».
И постепенно русские литераторы перестали представлять себе литературу без цензуры. Великий страдалец от цензуры, свободолюбец Пушкин искренне писал:
…Не хочу прельщенный мыслью ложной
Цензуру поносить хулой неосторожной.
Что можно Лондону, то рано для Москвы.
Последняя строчка стала почти пословицей… Цензорами работали знаменитые литераторы – великий поэт Тютчев, писатели Аксаков, Сенковский и другие.
Бенкендорф, не отличавшийся любовью к словесности, должен был теперь много читать. Печальное, помятое, усталое лицо пожилого прибалтийского немца склонялось над ненавистными ему рукописями. Сочинения литераторов читал и сам царь.