- Не стоит стараться, я не прислуга, - сдержанно ответила Света, стремясь погасить волну негатива.
Почему –то стало обидно. Понятное дело, что такие взрывоопасные штучки и привлекают мужчин, своей дерзостью и напором заводят их в постели, вьют веревки. С ними как на вулкане, не заскучаешь. Их ценят. Дарят подарки. Их выводят в свет, чтоб похвастаться, совсем как на выставке собак. Они как визитная карточка. Кисуля, с которой ей Потап изменял. Аксинья. Эта. Клоны.
Но раскочегаренный паровоз не так легко остановить. Очевидно, сравнение с Мухой – Цокотухой не льстило самолюбию Круэллы, и она горела желанием размазать строптивую чумичку по плинтусу.
- А, действительно! Такую лохушку и в прислуги не возьмут. Тогда какого черта ты здесь делаешь? – хозяйским тоном продолжила она допрос.
- А вы не видели? Только что посуду мыла! – внутренне собравшись, чтоб не впасть в привычное состояние «ЯНикчемноеСущество», - придав голосу максимум равнодушия, ответила Света, понимая, что только отсутствием эмоций можно нейтрализовать извержение этого вулкана.
- С ума сойти! Я только прилетела из Парижа, а тут эта…, - Круэлла от возмущения только и могла, что делать короткие вдохи, пытаясь найти слово, которое пригвоздит эту деревенщину.
Мирные средства урегулирования конфликта были исчерпаны, поэтому Света решила, что уходить нужно не с поджатым хвостом, а с достоинством.
- А вы не боитесь летать в Париж? – вопросом не по теме инцидента она совсем сбила с толку Круэллу.
И та, заглотив наживку, поймалась.
- Нет, конечно, это только такая дурочка, как ты может бояться.
- А зря! Вас же там съесть могут! – с трудом удерживая ехидную улыбку, почти невинно промурлыкала Света.
- Что за дичь!
- Не дичь! У них же жабы деликатесом считаются.
Перепалка набирала обороты. Совсем непрозрачное сравнение с жабой подлило масла в огонь. И Круэлла поняла, что дошла до высшей точки кипения, последним аргументом в которой уже могли стать кулаки. Неизвестно, чем бы все закончилось, но к большому облегчению Светы, вернулся Денис.
Судя по удивленно вытянувшемуся лицу, картина его не порадовала. Воздух был буквально наэлектризован неприязнью. Казалось, что даже у Филимона от возмущения распушился хвост.