– Курилка несуразный! – молвила она низким, со множеством обертонов голосом. – Ну, кури, кури, – она даже не стала выговаривать по поводу дыма, уже заслоившегося в комнатке. – Я подожду…
Но не в её обычае было – ждать бесцельно, и Герван сразу же ощутил это. Пальцы её были мягки, не натружены работой, но, пожалуй, стоило двадцать один год трудиться за всех ради того, чтобы такими вот пальчиками прикасались к тебе, а не шершавыми, как сосновая кора. Легко засновали они, как дружелюбные зверьки, забегали по его угловатому телу, потом как-то незаметно вынули из его рта сигарету и воткнули в пепельницу – но Герван даже и не подумал обидеться, хотя там оставалось ещё на верных три затяжки. Тугое тепло тела Марголизы придвинулось вплотную, и Герван с готовностью лёг и включился в игру; хотя и совершенно не мягкие, его пальцы тоже умели быть нежными, а иногда и причинять сладкую боль, и находить всё новые пути в никогда до конца не исследованной стране. Койка ворковала всё громче. Потом две массы слились, и начался медленный взрыв. Постель даже умолкла, исчерпав, наверное, свои способности, и только сигаретный дым метался по комнатке, словно налетел ураган.
Герван, честное слово, не ожидал, что ещё способен на такое. Вот что значит – выспаться всласть… А вообще-то рядом с Марголизой и фараонова мумия не улежала бы спокойно. Вот каким достоянием он, Герван, обладает – и будет, надо надеяться, владеть ещё не один год и не пять…
– Старичок! – сказала Марголиза тихим голосом, отдыхая. – А ты молодец. Скажи теперь это твоё словечко.
– Экузинаст… – протяжно выдохнул он. – Ты только не спеши уходить…
– Нет, – успокоила она. – Я знаю, ты не устал. Вот выпей.
Она протянула Гервану стакан – тот самый, его ночной, с маленькой щербинкой от неудачного падения когда-то. Герван принял стакан и, даже ещё не пригубив, откинул в восторге голову:
– О-о! Не вода! Что же тут?
– А ты уже и забыл? Восьмигранное!
– Неужели «Адмирал Барн»?
– Ага! Вспомнил!
– Что же у нас за праздник сегодня? – не выдержал он, отпив из стакана и сладко переводя дух.
– Праздник… – проговорила она, но дальше объяснять не стала – пальцы её снова коснулись струны, натягивая её постепенно до тугого, высокого звона, и вскоре койка опять заволновалась. И лишь когда Герван допил всё до конца и повторил свой вопрос, Марголиза ответила – но совершенно иным уже, строгим и даже горьковатым голосом: