Капеллан слышал беседу и присоединился к ним, сказав:
— Рене, когда я говорил о том, чтобы атаковать сверху-вниз, то
не имел ввиду атаку на лошадях. Конечно же, они переломают ноги.
Так что молодой Грегор прав.
Вдруг Григорий почувствовал чей-то взгляд. Девочка проснулась и
выглядывала из палатки.
Не только Григорий Родимцев, но и капеллан с командиром заметили
детскую мордашку, высунувшуюся из палатки. И старый Годфруа сразу
направился туда, а Гриша пошел с ним вместе. Мимо них проехали на
отдохнувших конях несколько орденских разведчиков, отправленные
вниз на дорогу в передовой дозор.
Девочка, по-видимому, кое-как умылась той водой, которую оставил
в палатке старик. Во всяком случае, лицо ее уже не выглядело таким
грязным. Но, ее зашитая рана выделялась уродливым и зловещим
красным рубцом, сшитым серыми нитками. Хорошо еще, что удар клинка
не разрубил лицевые кости и не повредил левый глаз, отек вокруг
которого уже начал спадать, и он чуть приоткрылся. И теперь
голубоглазая девочка снова могла смотреть двумя глазами. Она
выглядела некрасивой, тщедушной и несчастной, но самое главное, что
взгляд ребенка сделался осмысленным. Было похоже, что руки
старика-хирурга оказались добрыми, и ее рана все-таки заживет,
оставив, конечно, уродливый шрам через все лицо.
Капеллан, первым делом, спросил девочку:
— Можешь ли ты теперь говорить, дитя мое?
Григорий удивился произошедшей перемене, когда эта малышка, еще
вчера так похожая на безумного загнанного зверька, кивнула и тихо
произнесла:
— Я Адельгейда, дочь барона Альбрехта фон Баренбергера.
Капеллан сказал:
— Я капеллан Годфруа Шабо, а рядом со мной Грегор Рокбюрн,
который притащил тебя в наш лагерь. Мы братья ордена бедных рыцарей
Христа и храма Соломона. И мы рады, что ты ожила, Адельгейда. Вчера
я еще не знал, поможет ли мое лечение, но сегодня вижу, что оно
помогло. Спасибо Господу нашему!
— Я плохо говорить ваш язык, — призналась девочка.
— Это ничего. Я знаю и немецкий, — сказал капеллан.
— Мои родители погибли. А я чудом сбежала от сарацин. Мне нужна
служанка, я хочу, чтобы она меня вымыла, причесала и переодела, —
поведала Адельгейда капеллану уже по-немецки.
Старик посмотрел на нее добрыми глазами и сказал правду:
— Дитя мое, здесь у нас только мужчины. Это военный лагерь. Мы
можем обеспечить тебя водой, едой и охраной до тех пор, пока ты
остаешься в этой палатке, но внутри нее тебе придется заботиться о
себе самой. Разгуливать по нашему лагерю девочкам запрещается.