– Девушки! – крикнул я работницам древнейшей профессии. – Где тут можно раздобыть что-то тяжелое?
– У них проблемы, – сделала гениальное заключение блондинка. – Смотри, люк дрожит. Кажется, из колодца дерьмо выпирает.
Снизу снова шарахнули, уже так, что стало ясно – не продержаться. Я подпрыгнул и ударом ног поставил крышку на место. И тут со стороны центра города раздался вой полицейских турбин. Мы с Гафи переглянулись и рванули за угол, куда не попадал свет единственного на всю улицу фонаря.
Из-за поворота показался турбодрайв, он развернулся над люком, и когда крышка уже готова была подняться, опустился точнехонько на нее. Она с лязгом встала на место.
– Ладно, девушки, – раздался знакомый бас из кабины. – Молодой меня уговорил. Забирайте его. Но мы правда спешим. На все про все не больше получаса.
– Никогда не любил полицейских, – прошептал я. – Видимо, зря.
Мы с цвергом переглянулись и, не сговариваясь, рванули в сторону окраины.
Наступило утро. За ночь нам удалось удалиться от города километров на десять, и теперь мы остановились в стороне от дороги, у лесного ручья, чтобы перевести дух. Было тихо, если не считать выкриков птиц, шелеста ветра и журчания воды у ног.
Это было первое утро моей настоящей свободы. До этого я постоянно зависел то от одного, то от другого, и мне всегда хотелось выбраться из этого порочного круга. И вот теперь, пусть и таким странным образом, мои связи с окружающим социумом оборвались. Я стоял в тени вековых деревьев и вдыхал пьянящий аромат свободы.
Хотя на самом деле это просто поэтическая метафора, поскольку на самом деле я вдыхал вонь дерьма, которое покрывало нас с цвергом густым жирным слоем. Оно немного подсохло за ночь, но ароматнее от этого не стало. У меня даже мелькнула нехорошая мыслишка, что так давно ожидаемый запах свободы оказался густо приправлен душком дерьма. Но я не посчитал это корневым свойством свободы и списал вонь на влияние неблагоприятных обстоятельств.
Первое, что мы сделали с Гафи, это хорошенько вымылись в ручье, используя для этого обломанные неподалеку и размочаленные об камни ветви мыльного дерева. Мокрую одежду решили просушить на себе, благо быстро теплело, от чего утренняя свежесть стремительно превращалась в крепчающий дневной зной.