Это имя она беззвучно шептала, а потом выкрикивала ему в лицо ночью того же дня, выгибаясь и извиваясь под ним, как последняя потаскуха, умирая от наслаждения, которого никогда не знала раньше, хотя впервые отдалась мужчине в тринадцать лет. Мужчине… мужчины ли это были? Нет, впервые в жизни она увидела мужчину, когда безродный Эд Эфрин в белых одеждах новобрачного ступил к алтарю Гилас, протянул ей руку и улыбнулся уверенно и спокойно.
Так Магдалена Фосиган, любимейшая из незаконных детей конунга, стала женой самого скандального, самого презренного и самого странного человека в Сотелсхейме.
«Они не смеют. Не смеют. Так. Говорить. О нём. О боже. Гилас, помилуй меня и пощади. Так это правда. Это всё правда», – думала Магдалена, и встречный ветер, бьющий в лицо от бешеной скачки, срывал слёзы с её лица. Конечно, она знала, что Эд изменяет ей… иногда… ведь он мужчина, а все мужчины имеют любовниц, если только не заняты войной. Впрочем, в отличие от большинства женщин, обитавших в Верхнем городе, Магда считала, что лучше всё же война, чем любовница. Однако до тех пор, пока мужа удовлетворяли шлюхи, она соглашалась закрывать глаза и на это. Но, Гилас, дуэль… дуэль из-за одной из них. Явное предпочтение. Защита чести… чести? Чьей чести, хотелось бы знать? Этой «леди Чаттоны», как её глумливо называли мужчины в «Серебряном роге», или чести Эда, у которого не было её ни по происхождению, ни по праву? «Он дерётся за эту женщину, – подумала Магда, чувствуя, как лицо заливает кровь. – За неё, а не за себя. Хотя он единственный тут оскорблён».
Боги, если бы она была мужчиной! Не маскарадным мальчиком, а настоящим мужчиной – если бы, надев платье Эда, она могла бы взять его меч, его силу, его дерзость, его беспечную ледяную злость! Тогда она сама вызвала бы их – тех, кто называл его Эфрином, мерзавцем и щенком, – всех их вместе и каждого по отдельности, и прежде всего этого Фокстера, этого холодного сноба, который считал, что Эд недостоин даже того, чтобы кто-либо из благородных бросил ему вызов…
Фокстера, который считал, что женитьба на незаконнорожденной не способна облагородить, пусть даже она бастард самого конунга.
Магда шумно всхлипнула и закусила костяшку пальца. Ничего. Ничего. Всё пройдёт. Ничего не случилось. Ссора пустяшная: она сама только что убедилась, что никто не воспринимает этот вызов всерьёз. Фокстер сейчас наверняка мчится к Бристансону. Быть может, он отговорит друга от поединка. Если же нет… если нет – что ж, они будут драться до первой крови, как и всегда на дуэлях такого рода. Смертные поединки возможны только в рамках судейства, при защите преступника, – иное запрещено. Магда мысленно благословила отца за то, что он в мудрости своей издал этот указ. Даже в припадке своей невообразимой дерзости Эд не станет противиться воле конунга – он слишком многим ему обязан. Значит, будет дуэль до первой крови… «И пусть, – подумала Магда, – пускай ему пустят кровь, пускай моему Эду, моему бессердечному белому солнцу, пустят кровь. Пускай она брызнет из него вместе с ядом, вместе с соками той женщины, к которой он ходил, пускай всё это выйдет прочь и никогда не вернётся назад. А я буду рядом, думала Магда Фосиган, капая слезами на гриву кобылы, – я буду там и подхвачу его, и обниму, и отнесу домой, и буду целовать, пока его раны не затянутся, пока он не увидит меня… пока не посмотрит, как тогда, когда подошёл к алтарю и протянул мне руку.