Долго мучиться размышлениями ей не пришлось. Прямой путь указал сам Федор, стремительно вылетевший из спальни. Он потратил драгоценные секунды на махровый халат и теперь спешил добежать до туалета в кратчайшие сроки. Первым делом Смолкин врезался в стол, удивленно соображая, откуда сей предмет меблировки возник на его пути. После стола он опрокинул стулья, перевернул кактус, который задел ногами, когда падал, зацепившись за кресло.
– Да, – глубокомысленно изрекла Люська, поднимая молодожена. – Надо было передвинуть шкаф!
– А! Стерва! – заорал Федор и скрылся в туалете.
– Неблагодарный! – крикнула ему вслед Селиванова и показала язык.
– Федю жалко, – прошептала Настя, едва сдерживая смех.
– Несчастный, – пожала плечами ее подруга, – он надолго запомнит нашу медовую неделю. Кстати, у нас же должен быть медовый месяц!
– Федя не выдержит, – вздохнула Настя и принялась поднимать стулья.
– О! – донесся из отхожего места звук облегчения. – О! О…
– И сколько он будет чистить организм от алкоголя и его компонентов? – риторически спросила Люся.
Ясное дело, Настя этого не знала. А спросить об этом у Тоси молодая жена забыла. Если он примется бегать так весь вечер, то испортит ей выходной день. Мало того, что сорвалась поездка к маме, так она еще не сможет нормально посмотреть любимый сериал про секс в большом городе! Как же она могла забыть про телевизор, который по совершенно идиотским соображениям Смолкина находился в спальне?!
– У! – сделал ей жуткую физиономию Смолкин, семеня обратно в спальню.
– Бедненький! – всплеснула руками Настя, глядя на его побелевшее от злости лицо. – Федя, тебе что-нибудь принести? Что ты хочешь?
– Развестись! – рявкнул тот и захлопнул за собой дверь спальни.
То, что мужчины – создания неблагодарные, Люся знала давно. А Смолкин был что ни на есть самым ярким представителем этого неблагодарного сообщества. В нем слились все пороки сильной половины человечества. Слились и перекрыли доступ кислорода к мозгам, оставив в действии лишь один-единственный орган, которым Федя и думал в последнее время. И, увы, это было не сердце. Как подозревала Селиванова, сердце у журналиста Смолкина отсутствовало. Если бы оно билось в его широкой волосатой груди, то он не был бы способен на пакости, отравляющие существование таким милым и тихим девушкам, как Настя Белкина.