А в проеме двери, на его месте, возник священник в рясе и высокой черной камилавке с крестиком. Откинув полог рясы, священник выпростал руку, поднес к лицу бумажку, стараясь прочесть имя усопшего. Но, видимо, не разобрав почерк, обратился с вопросом: отчего преставился раб божий – от болезни или случай трагический? Чем вызвал у многих удивление – не таков был Левка, чтобы о душе своей заботиться. Что же касается близких, то близких у Моженова не было, один он жил, сирота детдомовская, и женатым был, но давно разошелся, все это знали. Может быть, администрация табачной фабрики отходную в церкви заказала, да вряд ли. Они и на похороны отстегнули со скрипом, не такая уж важная персона был Левка Моженов.
– Может, и вы адресом ошиблись, батяня? – Рунич повел подбородком в сторону соседних гробов.
Священник окинул Рунича взглядом бывшего комсомольского работника.
– Не очень-ка ты. Аккуратней, – нахмурился священник и добавил сдержанно, словно вспомнив о сане. – Слова-то Бог всем роздал, а как пользоваться, не всех вразумил.
– Ну и иди ты, – глухо буркнул Рунич в отворот своей куртки.
Евсей Наумович отрешенно разглядывал врытую в подушечку голову усопшего Левы, его плоское лицо. В сущности, его с Левой по жизни не многое связывало.
Познакомились они при необычайных обстоятельствах, в милиции, что в переулке Крылова. После драки в ресторане «Метрополь», где Лева играл в оркестре. Их всех, скопом, и замели в ментовку – Леву с его лабухами, Генку Рунича, Евсея, Эрика Оленина… Да и тех, что драку тогда затеяли, служилых из городской комендатуры, тоже прихватили. Когда же это было? В конце пятидесятых прошлого века! Подумать только! Пожалуй, из всех, кто сейчас пришел проститься с усопшим Левой, Евсей Наумович знал только Рунича – краснобая и фанфарона, бывшего своего однокурсника.
Евсей Наумович почувствовал себя совершенно ненужным на этих похоронах. Лишним. Как он здесь оказался, непонятно. А все тот неожиданный звонок дня два назад, что оповестил его о смерти Левы Моженова. Он даже и забыл о звонке. Вспомнил случайно перед завтраком и вот пришел. А на кладбище, пожалуй, не поедет, далековато, да и слушать у могилы краснобайство Рунича не хочется.
Легкое прикосновение прервало размышление. Евсей Наумович обернулся и увидел женщину. Глаза, близоруко прищурясь, смотрели на Евсея Наумовича с ироничным укором. Бледные губы, слабо очерченный контур подбородка, отмеченный глубокой ямкой. Следы стертой помады сохранились на верхней губе. Опушек козырька меховой шапочки скрывал часть лба над прямыми бровями.