Антонина Николаевна металась по комнате мелкими шажками. Крашенные хной волосы падали на широкие плечи, покрытые пестрым восточным платком. Хлопала пухлыми ладонями по бедрам и бормотала на восточный манер, точно бакинская хабалка, чем всегда веселила мужа. Сам Наум Самуилович за годы жизни на востоке сохранил свои украинские корни, чурался местных обычаев, а из всего словаря знал только слово «салам».
– Ты хотя бы причесалась, в дом придут в первый раз, – вздохнул Наум Самуилович.
– А чем я непричесана? Очень даже. Это моя прическа, – Антонина Николаевна боком взглянула в зеркало. Поправила какую-то прядь. – Ты бы лучше побрился. Ах ты уже брился? Ты быстро обрастаешь.
– Возраст, – ответил Наум Самуилович. – С годами растут волосы и нос, доказано…. Что будем пить?
– Кагор. И шампанское – Евсей вчера принес.
– Что-то можно придержать, – нерешительно буркнул Наум Самуилович. – Или кагор, или шампанское.
– Не каждый день мы знакомимся с невесткой! – возмутилась Антонина Николаевна.
– Ладно, ладно, только не сразу. Закончится шампанское, откроем кагор. Знаю я подобные браки, разойдутся, не успев до конца выпить бокал.
– Типун тебе на язык, дуралей! Ты живешь со мной двадцать четыре года, а думал, что женишься, чтобы решить свои половые проблемы молодости. Ходил весь в прыщах.
– Я в прыщах!? – возмутился Наум Самуилович. – Да я был похож на херувима!
– Не знаю, какой у Рувима, но твой оставлял желать лучшего, – Антонина Николаевна любила сальные дерзости, тем она и славилась среди знакомых. Брак ее с тихим Наумом Самуиловичем поначалу вызывал пересуды: прочен ли он? Но шли годы, и пересуды прекратились – как раз такие браки и отличаются прочностью.
Антонина Николаевна собиралась еще что-то вспомнить из своей долгой жизни с мужем, но внезапно ее лицо напряглось.
– Ша! – сказала Антонина Николаевна. – Идут. Поправь галстук, Наум, ты выглядишь, как Бармалей.
Наум Самуилович возразить не успел – в комнату вошел Евсей, а следом и Наталья.
– Опять Галя студень варит, – фыркнул Евсей, плотно прикрывая дверь.
– Да, опять, – виновато подхватила Антонина Николаевна и, улыбаясь, шагнула навстречу Наталье. – Я – мама Севы, Антонина Николаевна, а это Наум Самуилович, папа Севы.
Наталья смотрела на родителей Евсея с любопытством, не очень понимая цель своего визита, и еще этот длинный полутемный коридор коммуналки, наполненный скрытой враждой и запахом звериного лежбища. К тому же она умудрилась на каком-то повороте удариться о висящий на стене велосипед.