– Да откройте, Евсей Наумович.
– Отопри, Евсей, – вмешался незнакомый голос. Евсей Наумович не стал уточнять, кто его требует. Диму он уважал, несмотря на его молодость. Не раз он пользовался услугами молодого человека, когда надо было перевести что-либо с английского.
Запахнув халат, Евсей Наумович приоткрыл дверь не снимая цепочки. Тотчас в проеме оказался замызганный ботинок. Через цепочку можно было разглядеть мужчину в плаще с поднятым мятым воротником и заломом в петлицах.
– Ага, Евсей, нашелся-таки! – сипло звучащие слова пахнули сыростью.
Евсей Наумович недавно заметил за собой новую странную особенность – иногда он вдруг в разговоре чувствовал, что слова собеседника обладают запахом. Просто наваждение и только.
– Нашелся, нашелся, Евсеюшка! – повторил сыростью мужчина. – Не узнал своего спасителя?!.. Да отвори дверь-то. Я не кошка, чтобы меня через щель разглядывать.
– Вижу – не кошка, – ответил Евсей Наумович.
– Ну так что?
– А ты кто?
– Спаситель твой, – торопливо ответил мужчина. – Афанасий!
– Говорит, что спас вас, на реке, – торопливо вставил Дима, смутившись. – Зашел во двор, говорит: ищу жильца, а номера квартиры не знаю. Описал вас. Я и решил, что это вы.
– Ну спас, верно, – признался Евсей Наумович. – Так что вам надо-то?
– Пиво ты мне задолжал, не помнишь? Отвори дверь, так и будем через щель разговаривать?
– А сколько я тебе должен? Я пиво не пью, цен не знаю.
– Смотря какое пиво, – рассудительно вставил Дима. – Жигулевское? Или «Балтику»… Рублей восемь за банку. Или десять.
– Вот еще, – запротестовал мужчина. – Банку?!
– А что? – тревожно спросил Евсей Наумович.
– По крайней мере банок десять. Что, твоя жизнь не стоит десяти банок? Или пятнадцати?
Евсей Наумович с этим доводом согласился и, полагаясь на крепость дверной цепочки, поплелся за деньгами, думая про незапланированную брешь в своем бюджете. Вернувшись, он застал у дверей лишь мужчину, Дима, видимо, смотался, не стал дожидаться.
– На, держи, – Евсей Наумович сунул деньги в щель.
– Сколько там? – спросил мужчина.
– Сколько есть столько есть, – разозлился Евсей Наумович. – Восемьдесят три рубля. Больше у меня нет.
– Восемьдесят три? – слезливо переспросил мужчина, посылая в щель очередную порцию сырости.
– Уберите ботинок, закройте дверь, меня продует, – Евсей Наумович видел грубые черные ногти мужчины. И ему стало еще горше жаль глупо потерянных денег. Мужчина уловил некоторое сомнение в тоне Евсея Наумовича и резко, точно птица, клюнувшая зерно, выхватил деньги, убрал ботинок. Евсей Наумович захлопнул дверь.