Наталья увидела пресс-папье в антикварном магазине на Гороховой, неподалеку от которого каждую среду, вечером, собирались желающие обменять жилплощадь. Настроение Натальи было приподнятое – складывался неплохой вариант: она заполучила подходящий адрес. Надо созвониться и наметить время для осмотра. И надо ж было ей заглянуть в антикварный магазин! Мало того – купить это пресс-папье.
– Тратишь деньги на всякую глупость! – завопил Евсей. – Зачем мне пресс-папье? Пот высушивать со лба? Кто помнит в наше время, как выглядят перья и чернила?! Лучше бы на эти деньги я купил Андрея Белого в букинистическом на Литейном.
Поостыв, Евсей признал, что пресс-папье и впрямь украшает письменный стол. А свирепый Зевс даже стимулирует творческий запал.
– То-то же, – сказала Наталья. – Впрочем, если хочешь – отнесу Зевса обратно. Чек сохранился.
– Ладно уж, – буркнул Евсей, – пусть живет у нас. Извини, сорвался.
Наталья чувствовала: Евсей что-то таит, скрывает. И рассказ его не печатают, все откладывают. Хорошо еще, «Вечерка» взяла какие-то заметки в городскую хронику, «Правда» заказала статью из жизни подростков.
Наталья отвела взгляд от спящего мужа, сдвинула одеяло и оглядела свой живот. Медленно провела ладонью по бархатной коже, желая уловить, наконец, толчок новой жизни. Тяжелая, крупная ее грудь распалась по обе стороны от высокого холма. Живот пугал своим «молчанием», а прошло больше положенных двадцати двух недель, это точно.
– Что, он еще спит? – голос Евсея звучал глухо в утренней тишине комнаты.
– Спит, – вздохнула Наталья. – Думала, и ты спишь.
– Куда там. Давно не сплю.
– Так тихо лежишь.
– Боялся тебя потревожить.
– Я тоже не сплю. Они помолчали.
– Севка, ты что-то таишь. А я переживаю. Что с рассказом? Все сроки прошли.
– Обещают до конца года напечатать, – нехотя проговорил Евсей. – Вчера захожу в редакцию, встречаю своего редактора. Говорит: «Дубровский – очень хорошо, но только не Евсей. Пушкин обидится». Это ж надо!
– Ну и что? – Наталья приподнялась, упираясь локтями о подушку.
– Ничего. Предложил ограничиться буквой «Е». Пусть, говорит, читатель думает, что хочет. «Е. Дубровский».
– Ну и ладно. Лишь бы напечатали. Или они передумали?
– Черт их знает.
– Но они тебе заплатили аванс!
– Подумаешь… Целые романы цензура выбрасывает из номера.