Закончив читать, он по ритуалу хранителей трепетно коснулся лбом подписи Троила.
– Как жалко, что у меня нет дядюшки, который избавляет меня от излишков свободного времени, – насмешливо встрял Меф.
У него не всегда хватало благородства, чтобы вовремя остановиться и перестать доводить Корнелия. Дафна напряглась. Она очень не любила, когда Меф начинал шутить над тем, что дорого свету. Шутки шутками, но сколько людей уже дошутилось и сколько еще дошутится.
– Твой дядя – Эдя! Умей ценить то, что у тебя есть, – сказала она.
Меф уже обувался в коридоре, когда Даф быстро шепнула Эссиорху:
– Почему Троил думает, что Меф сможет? Он же еще не готов!
– Да, не готов. Но у него есть настойчивость. Это еще не дело, но уже полдела. А еще у него есть ты, а у тебя я и Корнелий, – успокоил ее Эссиорх.
Чтобы в тебе что-то хорошее проросло, вскапывать себя надо, рыхлить как землю, лопатой бить, голодом морить, сапогом себя пинать. Без этого ничего не будет. Совсем ничего.
«Книга Света»
Зозо сломала сигарету о край пепельницы. Вырвавшись с работы на обеденный перерыв, она сидела у брата в бывшем бомбоубежище, которое обзавелось синим козырьком, как модничающий дедок бейсболкой.
– Разве ты куришь? – изумился Эдя.
– Я и не пытаюсь. Я психую! – всхлипнула Зозо. – У меня все скверно! Сын вылетел из гимназии. На работе достали! Треть отдела в отпуске, треть в декрете! А у меня ни отпуска, ни декрета, ни даже перспектив того или другого! Я завалена бумагами выше переносицы. Личная жизнь – стоячее болото. Пожалей же меня, Эдуард! Ты мой единственный брат! Моя надежда и опора! Моя крепостная стена!
«Крепостная стена» поежилась. Хаврон всегда напрягался, когда сестра называла его «Эдуардом». Это как минимум означало, что на него сейчас попытаются спихнуть чужую проблему. Эдя попытался упредить сестру в атаке.
– Я никого не жалею! Я совершенно безжалостный! – напомнил он. – И вообще: с кем это недавно ты сюда приходила? Такой дядька в прямоугольных очках с лицом насморочного умняшки? А?
– Какое тебе дело? Ну, Леонид Бурлаков, – неохотно отвечала Зозо.
Неохотно – потому, что портрет, несмотря на ехидство, был узнаваем.
– Бурлаков? Хм… Кто такой?
– Доктор.
– Каких науков дохтырь? – спросил Эдя, знавший, что его сестра предпочитает мужчин, клейменных образованием.