Накануне Менделеев и Брилинг,
забросив чертежи бронехода, впервые долго спорили о политике.
Ипполит Романов, которому германец простил наконец неблагозвучную
фамилию, в подобных дискуссиях никогда участия не принимал.
- Василий, как ты не можешь понять.
Ныне любой массовый протест на пользу. Царь глух к доводам разума,
так, быть может, стачка да народное шествие его вразумят, -
горячился Николай, абсолютно не разделявший взглядов бойкого
попа.
- А не прислушается?
- Как глаголет наш мятежный батюшка
Гапон, значит — у нас нет царя. Впрочем, для меня и сейчас
очевидно, что на русском троне заседает самодовольный иностранный
бездарь. И не спорь! – Брилинг отринул возражающий жест оппонента.
– Я сам обрусевший германец по происхождению и знаю, что можно
Родину любить, а не просто пользоваться ею как Романовы.
- И из любви к Родине ты зовёшь меня
провести воскресенье в уличных шествиях. Коля, мы бы трансмиссию
дочертили. Как паровая машина прибудет – можно трактор
собирать.
- Успеем. Не война. На улицах Питера
будет твориться история. Я хочу сам это видеть, а не газеты читать.
Хочешь – черти. А моё место завтра у Зимнего.
Затемно улизнув из отчего дома, где о
грядущем рабочем шествии знали даже кошки Менделеевых, Василий на
извозчике добрался до Петергофского шоссе.
- Не шли бы вы дальше, молодой барин,
- кучер посмотрел на него с состраданием и надеждой, что, быть
может, стоит вернуться назад, приплатив немного. – С утра как есть
неспокойно тут. Казаки шастают. Солдаты гарнизонные строем
маршировали. Неровен час, беда будет, упаси Господи.
Но Менделеев не любил менять решений.
Он издали заметил Брилинга, с ним других путиловских инженеров, в
том числе эсера Пинхуса Рутенберга. Вскоре появился и Гапон.
Оглядев многотысячную рабочую толпу, чернорясый революционер
произнёс речь, суть которой свелась к повторению хорошо известной
его максимы: если Государь Император не согласится на утоление
чаяний народных и созыв Земского собора, нет у России царя. Затем
людская масса собралась в некое подобие крёстного хода, с крестами,
образами, портретами царя, и двинулась в сторону Нарвской заставы.
Рутенберг с несколькими партийными товарищами забрался в голову
колонны, Николай с Василием пристроились на сотню саженей
дальше.
Шагали медленно. Нарвские ворота показались лишь к полудню.
Перед мостом через замёрзшую речку Таракановку выстроились пехотные
цепи, перекрыв дорогу. Левее похрапывали кони под крупными
щеголеватыми всадниками, наполняя воздух белым паром своего
дыхания. Колонна остановилась. Менделеев привстал на цыпочки и как
мог вытянул голову, пытаясь рассмотреть, что творится впереди.