– Но разве ваши дела не потерпят пару лишних дней? Я доплачу! – не сдавался Торгаши-Керим.
– Вчера ты говорил то же самое про пару дней, – хмуро заметил Абдур-ибн-Калым.
– Сила проклятья проявляет себя по-разному, – шепнул Ивану летописец, потерев острый нос.
Купец тряхнул пухлыми щеками:
– Два, три, какая разница? Здесь мне сопутствует необычайная удача. Мы были с двумя возами, а нынче у меня уже четыре! Это место просто создано сделать меня богатым!
– Мы отсюда никогда не уедем! – взорвался помощник. – Ни через три дня, ни через неделю!
Абдур-ибн-Калым вскочил с ковра, принялся вышагивать по комнате. Чалма размоталась и волочилась за стариком белой широкой лентой. «Тоже мне невеста», – хмыкнул Емельянов-старший.
– Что случилось? – Егор захлопал глазами. Здоровяк чувствовал: творится неладное, но ничего не понимал.
– Неслух не сочинял про Оптовище, – сказал Иван.
Торгаши-Керим ждал от учетчика пояснений.
– Мой справедливейший хозяин, – заговорил Абдур, слегка успокоившись. – Я прибегну к красоте военного языка. Еще древние полководцы установили: сзади – это тыл, а то, что впереди нас, – это фронт. Так вот, сдается мне, мы в глубоком-глубоком тылу!
– Какой он все-таки утонченный человек, – восхитился учетчиком Неслух-летописец. – Я бы в их положении прибег к языку анатомии.
Персиянцы вдруг заговорили разом, да к тому же на своем языке. С каждой секундой градус полемики рос, и дембеля с книжником предпочли выйти на воздух.
Летописец живо выхватил из торбы свиток, расположил его на перилах и заскрипел пером. Старшой наконец-то объяснил Егору ситуацию.
Через четверть часа гортанные восточные крики стихли, оба персиянца молча покинули дом и направились к воротам Крупного Оптовища.
– Пущай самолично убедится, – одобрил книжник, не отрываясь от письма.
– Как мы их бросим? – спросил младший.
Иван рассердился:
– Ты им родственник, что ли? Или они тут по твоей вине оказались? Братан, ты лопушком не прикидывайся. Доброта глупой быть не должна. Неслух их предостерегал? Они не услышали. Вопрос закрыт.
Емельянов-старший знал, что полностью прав, но неуверенность, конечно же, осталась – так работает совесть человеческая. Младший дембель и вовсе отказывался понимать брата. Ефрейтор не представлял, как можно бросить людей, с которыми подружились: «Не по-русски это! Да и денежек с них взяли немало… А персиянцы-то небось домой хотят… Прямо как мы с Ваней!»