– Думаешь, я дура, да!? – спросила она, когда увидела, как
я завис.
– А почему не в Американский сектор? Почему сюда? –
вместо ответа задал я вопрос. А в голове вовсю кружились
шестерёнки, сопоставляя факты, домыслы, слухи и новости.
– У американцев очень много девушек в экипажах. Феминизм и
эмансипация. Они просто дуреют, если им сказать, что мужчина может
что-то лучше их. Когда все начнётся и пойдут съёмки, я потеряюсь на
фоне остальных. А в Восточном секторе девушек меньше всего, зато
большие шансы на победу из-за большого численного перевеса.
– Победу в чем? – насторожился я.
– Не знаю! В шоу, наверное. – пожала девушка плечами. – Папа
просто сказал не менять лицо и фигуру в редакторе. Быть
естественной и почаще применять все приёмы, наработанные в школе
актёрского мастерства, но не постоянно, а учитывая обстоятельства.
И...
– Что? – снова насторожился я. Все веселее и веселее.
– И найти себе парня покрасивее, и тоже без маски. Высокого,
стройного, умного, выделяющегося. – Джинн забавно покраснела
и уже смутилась без всякого мастерства.
– Но ты ничего такого не думай. – тут же затараторила она,
приняв мой задумчивый вид за обиду. – Ты мне действительно
нравишься. И чем больше я времени с тобой провожу, тем больше
радуюсь тому, что подсела к тебе в баре. Ты совершенно не такой как
все.
Я поперхнулся. Черт! Вот мужики со своей логикой хрен меня
распознают, а алогичная девчонка тупо на одной интуиции и ощущениях
поняла, что я другой. Только ещё не поняла насколько.
– Я не обижаюсь! – улыбнулся я как можно искреннее. –
Просто задумался обо всем, что тут происходит. То, что ты
рассказала очень интересно.
– Да?! – она сама задумалась. – И что в этом интересного?
По-моему, это самая скучная система из всех.
– Это только пока. Скоро тут станет жарко как в короне
солнца.
– Правда? А почему?
– Потому что начнётся шоу! И одна девушка покорит всех
своими гримасками. – усмехнулся я.
– А пошли со мной? – предложила вдруг Джинн. – Я тебя представлю
своим, и получишь защиту нашего альянса. Пираньи не полезут на
тебя, если станешь одним из нас.
– Прости! – я покачал головой. – Я действительно не
могу.
– Почему? – она явно расстроилась. – Я тебе не нравлюсь, да?
Вот же ж женщины! Если что не так, сразу губы дуть и кричать: ты
чёрствый, жестокий мужлан, ты меня не любишь. И тут же в душе
появляется такое чувство вины, что хоть вешайся, глядя в эти
глазки, поддёрнутые влагой. Теперь только я понял, почему нас в
корпусе учили держать себя в узде при таких обстоятельствах.