Полковник посмотрел на стакан, испачканный пеплом, и спросил:
– Ладно… Сколько ты хочешь?
– Десять процентов будет в самый раз.
– А не много ли… для арестанта?
– Шутить изволишь, гражданин начальник. Ты же обещал. А потом, много денег никогда не бывает. И еще… если я вдруг неожиданно исчезну, на воле это может многим не понравиться, – уколол взглядом хозяина Пятак. – Они будут знать, с кого спросить.
– Ты уж прямо осерчал, – примирительно проговорил Глеб Иванович. – Будут тебе десять процентов. Денег, как ты говорил, там много, на всех хватит. Или, может, ты мне не доверяешь?
– Доверяю… Просто хочу внести некоторую ясность.
– Теперь о главном. Побег твой состоится завтра. Коваль принесет тебе в камеру форму, переоденешься в нее. Свои шмотки сунешь в сумку и оставишь ее в камере. Потом твои вещички заберут. С Ковалем ты выйдешь во двор, сядешь в фургон, который он тебе покажет. Машина проверяться не будет. Тебя высадят за кольцевой дорогой. Мы же с тобой встречаемся, как договаривались, через неделю ровно в восемь вечера. Место ты помнишь… Я постараюсь выправить тебе кое-какие ксивы. Ну лады… Выспись как следует, попей водочки. Коваль тебе еще принес… В общем, будь как огурчик. Коваль! – крикнул Глеб Иванович. И когда на пороге появилась внушительная фигура прапорщика, Ковров привычно распорядился: – Проводи Пятака в четыреста вторую.
– Есть, – охотно отозвался детина. – Пойдем, чего застыл? Нагостился!
Пятак шел по длинному коридору, который успел изучить до последней трещинки. И от нечего делать считал шаги. До его хаты их было ровно триста двадцать. На стене кто-то нарисовал голую бабу со всеми анатомическими подробностями. Художественное дарование в рисунке присутствует налицо. Что ни говори, а зэки талантливый народ, бывает, так вылепят из хлебного мякиша пистолет, что от настоящего ствола не отличишь.
На двести восьмом шаге Коваль приказал остановиться. Оно и понятно – впереди железная решетка, разделяющая коридор на две ровные секции. Но неожиданно прапорщик приказал повернуться. Пятак недоуменно обернулся и увидел направленный в лицо ствол пистолета. Последнее, что он увидел в своей жизни, – пучок яркого пламени, брызнувшего из ствола. Он опрокинулся на разделительную решетку, и она гремуче вздрогнула, чуть прогнувшись.