– Да какие же это москвичи! – засмеялась горьким смехом Наталья Васильевна. – Эти «москвичи» не вчера ли берендейцами были, или из какого другого села прибыли? Вот они свои дикие провинциальные нравы и принесли в большие города. От этих нравов Москва уже давно стонет, да деваться некуда – такова внутренняя политика.
– Народ в энтим деле не разбирается. Раз обидели в Москве, значит москвичи виноватые и есть. А кто ж ещё? – сказала Маша, присаживаясь на лавку у двери в сени. – Москвичей из села повыгонят, а нас и за людей можно не считать, скоро повымрем все, как за себя постоять не сможем. И духа русского здесь не останется.
– А что ж ваша администрация? – спросила Наталья Васильевна. – Там такие люди сидят, приличные вроде…
– Сидят, вот именно. Им бы только на месте усидеть. Работа как никак, зарплата. А с мордвой им всяко меньше хлопот. Свои больно много правов качают, мордва перед начальством посмирнее.
– Нет, у себя в селе и мордва бы командовала, а на чужом месте всякой смирным будет, – сказал Василь, откровенно радуясь, что может, наконец, от души поговорить.
– Какое посмирнее! – вмешалась Маша, с грохотом переставляя банки и кувшины и наполняя их молоком. – Оне только с виду смирные да улыбчивые. А только отвернись, нож в спину воткнут, не сумлевайся как. Дом вон твой, Наташа, опять разбомбили. Ни с чем не посчиталися, лихие люди, ныне озоруют беспредельно. А сколько ты им добра всякого сделала? Никто и не вспомнит. Даже деньги на храм – и то говорят, «какая-то женщина» привезла, а не ты. Не любят у нас добро помнить, ох, не любят!
– Да уж… – вздохнула Наталья Васильевна, сама сколько раз забывала хорошее, а вот обиду всякую долго помню.
– Ты, Наташа, не сердись, здесь табе не дома, живешь и живи сабе тихо, радуйся природе. В Москве задохлась поди от газов энтих? В Москве машин больше, чем людей стало, по телевизеру смотрим, – сказал Василь и раскурил новую сигаретку. – Вот времена пошли! Допрежь в нашей стороне и вовсе смирно было, скажи, Маш?
– Тьфу ты, опять смолить взялси! – прикрикнула на него Маша, отбирая пачку сигарет. – Ужасть какая-то. Совсем затравил энтим зельем.
В хлеву замычали коровы.
– Напрвлю-ка свои стопы подале, – важно сказал Василь, смеясь глазами и пряча в кулак сигаретку.
– Чаво-чаво? – замахнулась на него полотенцем Маша. – Больно говорливый стал, смотрю.