– Не провокация ли это немецких генералов?
– Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация?.. – ответил С. К. Тимошенко.
– Если нужно организовать провокацию, – сказал И. В. Сталин, – то немецкие генералы бомбят и свои города…– И, подумав немного, продолжал: – Гитлер наверняка не знает об этом… »
После разговора с германским послом графом фон Шуленбургом В. И. Молотов быстро вошел в кабинет и сказал: «Германское правительство объявило нам войну.
Наступила длительная, тягостная пауза.
Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.
– Не задержать, а уничтожить, – уточнил С. К. Тимошенко.
– Давайте директиву, – сказал И. В. Сталин. – Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушили немецкую границу» [8].
Невероятно, но факт! Война уже была свершившимся фактом. Враг наступал на всех стратегических направлениях. А Сталин все никак не мог преодолеть себя и как-то перестроиться.
Директива № 3, подписанная Сталиным, Жуковым и Тимошенко сразу же после начала войны, говорила о том же самом. Без твердого знания обстановки и состояния войск, так до конца и не уяснив для себя планов противника, без сосредоточения достаточных сил Вождь и высшие военные лидеры страны выступили с абсолютно невыполнимой задачей. Они бездумно требовали наступать и «к исходу третьих суток захватить Люблин». Гитлер и его генералы, с самого начала опасавшиеся, что организованно отошедшая Красная Армия сохранит свой боевой потенциал и, сжавшись, как пружина, обретет способность нанести мощный контрудар, только того и ждали. Ведь запрещая отступления и постоянно понуждая войска переходить в ничем не обеспеченные контратаки, советское командование буквально затаскивало советских солдат в немецкий плен.
Чуть позже, придя в себя, Сталин, по обыкновению, о своей собственной ответственности даже не заикнулся. Максимум, на что его хватило, это уже упомянутый эпизод в Наркомате обороны на седьмой день войны. Там он, упрятав себя в множественную форму первого лица, еще хоть как-то делил свою личную ответственность с членами Политбюро. Отчасти именно это обстоятельство помешало ему тогда строго спросить с утративших управление и закопошившихся перед накатившейся вражеской силой Тимошенко и Жукова. Зато чуть позже ни с поиском виновных, ни с их наказанием не задержался. И того же командующего войсками Западного фронта Д. Павлова, который скрупулезно исполнял вышестоящие распоряжения, без колебаний распорядился поставить к стенке…