Перевёл свой взгляд опять в
душу этой Кристины.
«Хе-хе! Поня-я-тна…» ‒
облизываясь, проговорил я, транслируя часть грешков этой стервочки
своему носителю.
Ольга и Кристина совершенно не
связаны родством. Когда им было по шесть и восемь лет, их родители
сошлись между собой. Ольга дочь отца семейства, а Кристина ‒
матери. На долю этой «злодейки» вышло много всепоглощающей зависти,
которая изливалась из неё вёдрами. А все потому, что даже родная
мать уделала больше любви Ольге, чем родной дочери. Потому как та
была младше, милее и непоседливее Кристины.
Когда ей стукнуло четырнадцать
лет, она всерьёз объявила войну своей сестре, лицемерно держа с ней
хорошие отношения, но подставляя Ольгу при любом удобном случае.
Разбитая посуда, сломанная игрушка и тому подобные пакости
выставлялись так, что была виновата Ольга. Но родители особо не
обращали на это внимания и поддерживали такую милую и «неуклюжую»
Оленьку.
За это Кристина начала
действовать с каждым годом все жёстче и изощрённее.
Ольга даже в институт не
пошла, можно сказать, по вине Кристины, которая отговорила её от
этого дела. А когда та вышла на работу, Кристина изъявила желание
учиться в Новосибирске, на что родители нехотя, но согласились. А у
Ольги уже была интересная работа в «кадрах» какой-то конторки,
любимый парень и так далее.
Младшая сестрёнка почти
никогда не обращала внимание на такое, она всегда была
жизнерадостной и всепрощающей. Что ей до низменных обид?
Кристина же от этого только
сильнее бесилась. И наконец добралась и до друзей сводной сестры,
одновременно восполняя недостаток любви в детстве мужским вниманием
и похотью. Маруся оказалась второй жертвой её «злобных
деяний».
Щедрый Сатана, какая же это
мелочная душонка… Фэ-э… Видимо, с прошлой её жизни эту душу не до
конца очистили, вот и неприятные последствия… Недовольно
скривившись, я отстранился от её души и оттолкнул девку. Все это
продлилось не больше пяти секунд, поэтому она тут же пришла в
себя.
‒ Ты что себе позволяешь,
уродина?! ‒ начала она откровенно крыть меня матом.
Посмотрела на Машу, которую я
уже отпустил, но та сидела с ошалелыми глазами и переводила взгляд
то на меня, то на матерящуюся, как сапожник, Кристину. Растянув
улыбку пошире, я повернулся к «злодейке» и промурлыкал:
‒ Кристиночка… Кошечка моя. Ты
не хочешь признаться своей лучшей подруге детства? Маше, ‒ облизнул
я губы и плавной походкой перетёк ближе к непонимающей
Марии.