– Как указано в моем свидетельстве о рождении, да и в этих документах, – в одна тысяча девятьсот шестьдесят третьем году. Но я уже ни в чем не уверена.
– Да уж действительно не верится, чтобы в те годы такое было возможно! Наша страна тогда только-только восстанавливалась после войны, а на подобные эксперименты наверняка нужны были огромные средства.
– Средства… – Есения грустно вздохнула. – Вы забыли, что наши ученые разработали ядерное оружие тоже после войны и человека в космос отправили тоже отнюдь не вчера. Как видите, средств у них на это хватило, и я не думаю, что это стоило дешевле, чем проведение евгенических опытов.
– И неужели вы ни разу ничего за все это время не заподозрили? – спросил Леонид. – Ведь вы должны были находиться под серьезным надзором, – сами понимаете, что я имею в виду… Да и… всякие исследования, осмотры…
– Да нет, насколько я себя помню, я жила, как все обычные дети, – покачала головой Есения. – Кроме того, мои… родители были врачами, и они сами меня осматривали и лечили, если я заболевала. Боже мой, ведь я для них всю жизнь была лишь научным материалом, не человеком, а только опытом, клоном – удавшейся копией моей мамы, вернее, прототипа, не являющегося моей матерью в полном смысле. Но я-то всегда считала себя ее дочерью. – И Есения снова заплакала.
Леонид смотрел на нее и не верил, что эта живая, теплая девушка с такой соблазнительной фигуркой могла быть «выведена» искусственно. Его ладонь еще помнила волнующее биение ее сердца, и все это никак не вязалось со стеклянным холодом медицины.
– Есть хочешь? – заботливо спросил он, бесповоротно переходя на «ты».
Она недоуменно посмотрела на него:
– Что вы сказали?
– Давай поедим, – предложил он, – у меня пирожки есть. Моя мама говорит, что при неприятностях всегда нужно есть, и утверждает, что многие революционеры чахли от чахотки потому, что много нервничали и мало ели.
– Странно, что вы до сих пор не растолстели при таком подходе! – грустно улыбнулась она, скользнув взглядом по его животу.
– А я не революционер и никогда не нервничаю, – отшутился Леонид и подобрал живот, показывая, что у него кроме живота есть еще и пресс.
Она опять улыбнулась, и у него промелькнула мысль, что если она откликается на шутку, то ему удалось как-то отвлечь ее от того шока, в который она, видимо, была погружена целый день. Лично он в данный момент не хотел анализировать ситуацию, в которую она попала. Леонид гнал прочь мысли об ее происхождении, считая, что на это еще будет время, а пока ее потрясение было столь велико, что могло привести к непредсказуемым последствиям. Ведь недаром же она все это ему выложила. Ясно же: девушка нуждалась в психологической поддержке, а ему ей пока нечего было сказать. Просто так что-нибудь брякнуть – еще хуже будет. Лучше переключиться на что-нибудь другое.