– Да помогите же мне кто-нибудь, наконец, я не могу выбраться!
И тут произошло чудо. Отбросив в сторону всякую робость, молодой Урусов подскочил к саням и выпростал премилое капризное создание из вороха пушнины, и уже подняв его на руки, он больше не раздумывал, а по снежным сугробам, преграждавшим ему дорогу, отнес прямо в дом, где почтительно опустил драгоценную ношу на землю. Маленькая дама, которую горячее сердцебиение симпатичного юноши заставило разрумяниться еще больше, чем холодный зимний воздух, даже не поблагодарила его, а повернувшись к нему спиной, промолвила:
– Помогите мне избавиться от этой отвратительной шубы, Максим Петрович.
Максим поспешил исполнить повеление прекрасной медведицы и теперь, когда больше нечего было бояться ее больших светлых глаз, он очень быстро и весьма громко проговорил:
– Однако, вы повзрослели, Ангелина Ивановна, за эти два года, что провели в монастыре и я вас не видел, стали взрослой и красивой.
– Вы шутите, Максим Петрович.
– Я вовсе не шучу.
Теперь ее светлые глаза встретились с его взглядом, щеки его тоже запылали.
– Максим, ну что ты стоишь как увалень, – крикнул в этот момент хозяин дома, под руку с госпожой собиравшийся подняться по лестнице, – проводи мадемуазель Анжелу, будь кавалером, учись манерам, по тебе сразу видно, что ты никогда не бывал в Париже.
Анжела, единственная дочь Репниных, подобно другу детства Максиму, малообразованная и наивная, какими в минувшем столетии могли быть только русские, без церемоний сама подхватила под руку растерянного юношу и с интонацией, показавшейся Максиму бесконечно приятной, сказала:
– Вот как это делается, Максим Петрович, я вижу, что мне придется взять вас в учение.
– Да, непременно возьмите, мадемуазель Анжела, – ответил Максим, – вы очень переменились в монастыре, стали настоящей дамой, мадемуазель Анжела.
Малышка только улыбнулась на это.
Вскоре все собрались в большом зале, и начался пир, воистину русский пир, во время которого столы ломятся под тяжестью яств и вино льется рекой, и который продолжался с двенадцати часов дня до позднего вечера. Затем в помещение вбежали пятьдесят слуг, мигом вынесли все столы и расставили стулья вдоль стен, оркестр заиграл полонез, стар и млад выстроились пара за парой, приготовившись для торжественного танца, которым в ту пору открывался любой бал.