Не иначе все богатства Земли разом свалились на меня, чтобы через несколько мгновений вновь оставить меня с пустыми руками. Олечка была этим безмерным богатством, но обнимал я ее не алчно, а осторожно, трепетно, словно боясь повредить. Моя ладонь – горячая, влажная, напряженная, подрагивающая – на ее твердой округлой талии, тоже, кажется, влажной. Мое дыхание – в ее волосах. Моя щека украдкой скользит по их кончикам. И наконец (вершина храбрости) – мой поцелуй, похожий на то, как тычется слепой котенок в живот матери-кошки.
Зато как я разухарился после этого танца, и одну за другой приглашал других девчонок. Куда и подевалась моя неуклюжесть! Я был раскрепощен, умело танцевал, удачно шутил, так что партнерша, хохоча (возможно, чуть-чуть переигрывая), запрокидывала голову, тряся волосами и вызывая ревнивые взгляды подружек. Я смело глядел ей в глаза, смело целовал в щечку, в девичью шейку, в губы. Мне было весело, самолюбие мое торжествовало, однако волшебства, восторга и ужаса, пронизывающего сердце острыми сладкими иглами – всего того, что я испытывал, танцуя с Олей, – уже не было.
Она жила с матерью и братом. Отец их покинул, но иногда я встречал его возле их подъезда (наверное, навещал своих чад). Мать была крупная, высокая, молчаливая женщина. А Оля с братом – среднего роста или даже чуть ниже. Хотя брату, ученику младших классов, в то время и полагалось быть ниже. Но скорее всего, сказывались гены отца-коротышки, сумевшие перебороть материнскую программу роста.
Брат казался зеркальным отражением сестры – такой же русоволосый, с голубыми ясными глазами и пушистыми ресницами. Пожалуй, он выглядел даже смазливее сестрицы: кожа на лице нежнее, на щеках – румянец, уши просвечивают нежной розовостью. Единственный, но существенный (и даже нынче трудно исправимый) недостаток – мужской пол. Но несмотря на этот «дефект», какая-то часть моей большой неутоленной любви к сестре обращалась и на брата. Было волнующе-радостно встретить его на улице или в школе. И хотя я держался поодаль, наблюдая за ним со стороны, исподволь меня тянуло обнять его и погладить его девичье личико. И не просто девичье – в его лице мне неизменно чудилось лицо Олечки. Его бархатистая кожа на шее была той же кожей, что облекала шею сестры, его уши имели ту же форму, точно их вырезал один и тот же мастер по одному и тому же лекалу. Он был похож на сестру, как имя Толя похоже на имя Оля, с той лишь разницей, что впереди перед круглой женской «О» приставлено мужское твердое «Т».