Но Эмма была не так глупа. Она прекрасно знала, что ее промежность буквально наводнена излитыми нами обильными соками, и понимала, что мой папаша, человек достаточно опытный, сразу смекнет, в чем дело, а потому вцепилась в его инструмент зубами и не отпускала. Однако мой папаша, превозмогая боль и страсть, наконец высвободился. Представьте же его разочарование, когда он увидел, что растратил все накопленное добро прежде, чем успел проникнуть в гнездилище блаженства!
Услышав его ругательства, я затаил дыхание.
– Глупая сучка, – сказал он. – Неужели ты не видела, что долго я не смогу продержаться, – продолжая сыпать проклятия, он встал с кровати, чтобы помочиться.
К несчастью, ночная ваза стояла рядом с моей головой, а Эмма была в таком изнеможении после четырехкратного совокупления, что на какое-то время забыла обо мне.
Восклицание моего отца, который, наклонившись, чтобы достать вазу, увидел под кроватью своего старшего сына, вернуло ее к жизни.
Пожалуй, я опущу описание последовавшей сцены. Достаточно будет сказать, что утром Эмма получила жалованье за месяц вперед, а меня отправили в школу-интернат.
Мать моя на самом деле спала не так глубоко, как самонадеянно полагал отец. Может быть, настойка опия была не очень крепкой, а может быть, ее чутье было сверхъестественно обострено – мне это установить не удалось. Зато мне известно, что, прежде чем мой отец в ту памятную ночь выволок меня из-под кровати Эммы, он был награжден сзади отменным ударом маленькой кочерги. Такой удар отправил бы в могилу любого, не наделенного столь выдающимся сложением, как мой отец.
3. Нравственные и дидактические размышления
Рассказав в двух предыдущих главах о моем первом любовном опыте, я полагаю, что он ничуть не уступает опыту тех из вас, кто добился в жизни большего, чем я. Но я не собираюсь более утомлять вас дальнейшими рассказами о моих ранних успехах на поприще любовных утех.
Я пропускаю период моей юности и первого возмужания, предоставляя вам возможность самим поразмышлять над тем, как я воспользовался уроком, который мне совместно преподали Эмма и мой отец. И тем не менее в возрасте тридцати лет я лишь стоял на пороге разрешения загадок, значительно более занимательных. До этого времени я просто жил в свое удовольствие, а мое состояние (мой батюшка разбогател и, сходя в могилу, оставил мне наследство) вполне позволяло мне получать от жизни те маленькие радости, без которых она кажется пустой и бедной. Но далее обычных постельных удовольствий дело обычно не заходило.