Поднимаясь на шестой этаж серого панельного дома, в котором, как оказалось, обитала Лена, я, даже нагруженная тяжелой сумкой с дарами супермаркета, все еще продолжала напевать про себя привязавшуюся мелодию.
«Завтра, все будет завтра…» – тихо бубнила я, переступая через определенного происхождения лужи и вполне вещественные кошачьи метки, расставленные по всему подъезду. Для кого-то, вот для этой самой Маши Величкиной, пусть все будет завтра, а вот для меня, Тани Ивановой, только сегодня. И даже сейчас, еще через три ступеньки…
Странно, никакой музыки из-за двери… Никого не ждут? Когда же после пятого настойчивого звонка Лена открыла дверь, я в очередной раз убедилась, что в нашей жизни все совсем не так весело и складно, как в песенках на радио. Моя Леночка была зареванной, да что там – буквально опухшей от слез. Вкусных призывных запахов из кухни не доносилось, да и гостей что-то тоже не было видно или слышно.
– Ой, ты… – сказала Леночка без особого энтузиазма. Она даже не смогла скрыть своего разочарования. – Ну надо же… А я думала… Нет, я не думала…
– А что такого? Услышала по радио про твой день рождения, захотела заглянуть на огонек…
– Птах?
– Да нет, другой, который говорит, что он самый крутой на радио города Тарасова диджей Тарас…
– На радио? Самый крутой? – Голубые глаза Леночки мгновенно затуманились слезами, как будто я умудрилась попасть сразу в болевую точку. – Ну да… Там Тарас этот все время, и с утра тоже был.
– А где Птах? Гости твои где? Что-то на тебя не похоже.
– Мы еще раньше думали в ночном клубе отметить. Но теперь уж не знаю, не до того… Только бы все на этот раз обошлось… Да так… – как-то странно замялась Леночка.
– Я вот что решила: хочу сегодня познакомиться с твоей знаменитостью, хотя бы автограф взять, – попыталась я сбить с Лены несвойственное ей загадочно-туманное настроение. Но при этих моих словах Леночка снова залилась слезами, отвернулась и даже слегка махнула рукой, чтобы я ушла.
Не скрою, такого приема я не встречала давно. Но больше всего меня удивило, что сегодня из самой главной говорильни города Тарасова, каковым титулом я про себя нарекла своего имиджмейкера, невозможно было вытянуть ни слова. Да что же это такое?
Конечно же, я с порога примерно поняла причину Леночкиного расстройства, – похоже, бедняжку бросил ее очередной любовник, Птах. Ничего в том удивительного нет: Птах – птица вольная и наверняка совсем другого полета, чем моя милая, но не слишком уж образованная парикмахерша. Но я не подозревала, что моя веселая щебетунья будет по такому поводу так убиваться и переживать. Уж сколько она мне рассказывала всякого-разного про своих мальчиков. Да и стоит ли хоть кто-нибудь из них таких обильных слез, настоящих рыданий?