— «Вася», — проговорил он одними губами, словно взывая к чему-то.
Я резко отвернулась и с надеждой посмотрела на маму. Губы дрожали.
— Все хорошо, хорошо, — успокаивающе твердила мама, но едва ли это помогало. — Скоро все закончиться. Тебе нельзя сильно нервничать, помнишь?
Что-то влажное упало на мою щеку и скатилось по шее. Я рыдала.
И вот снова. Невидимая рука схватила меня за горло и медленно душит. От страха, я готова свалиться на пол и биться в конвульсиях. Как и раньше, мной овладевала жуткая сила, с которой невозможно бороться. Десятки заточенных ножей воткнулись в мое тело и парализовали его. Мысль о том, что я смогу перебороть этот страх — это полная глупость. Выдумка. Миф.
Я слышала, как тяжело дышит Ваня, но при этом задыхалась сама. Я чувствовала, что он не сводит с меня глаз, и мечтала стать прозрачной.
— Что для вас «любовь», Иван? — спросил прокурор, скептически поглядывая в сторону Беляева.
— Я не знаю… не знаю, как это объяснить.
— Василиса когда-нибудь отвечала вам взаимностью? То есть, было заметно, что она испытывает к вам чувства?
— Иногда, мне казалось, что да. А иногда, мне казалось, что она ненавидит меня. Я не могу точно ответить на этот вопрос.
— Есть ли человек, в котором вы убеждены? Тот, кто любит вас наверняка?
— В этом и проблема. Моя мать говорила, что любит меня. До тех пор, пока не заскучала и не бросила меня на воспитание отцу, которому я тоже оказался не нужен. Так же было с Василисой. Она говорила о любви, но ее действия говорили об обратном. Так что понятие «любовь» — загадка для меня. Так же, как и Вася.
— Шалава, — снова выкрикнул парень из зала.
На этот раз Ваня вырвался из рук конвоиров и налетел на него головой. В зале суда воцарился полный бардак. Дежурные с трудом оттащили разъяренного быка.
Когда его проводили мимо меня, я вжалась в маму и уткнулась носом в ее плечо.
Но Беляев был на взводе.
— Вася, — его голос пронзил душу, — я виноват перед тобой, слышишь? Виноват! Но я все исправлю! Вася, прости меня! Прости! — на этих словах, два внушительных конвоира усадили Ваню на место и приказали молчать.
Я мысленно скомкала его слова в комок и выбросила в урну.
Замолчи, Беляев. Не смей разговаривать со мной. Твои слова — это ложь, которую ты твердишь во благо себе.
Довольный собой адвокат торжествующе взмахнул руками: воздух рассекли костлявые, хищные пальцы.