– Как ты себя чувствуешь? – слабо интересуюсь я, не в силах оторвать голову от подушки. – Ты очень сильно меня напугал.
На его лице нет эмоций. Он не моргает и слабо дышит.
– Сколько себя помню, я всегда тебя пугал, – его тон холоден и доводит до озноба.
– Неправда, – неуверенно улыбаюсь, и сразу же чувствую режущую боль в затылке. – Я рада, что ты остался жив. Я рада, что мы оба живы.
Ваня не по-доброму смеется. Секунда, и его лицо снова каменеет. Повернувшись ко мне он злостно прищуривается.
– А разве ты живешь, Вася? Только посмотри на себя. Ты живой труп. Покойник. Мертвец, летающий во снах. Твое тело разложилось, но ты продолжаешь бесполезно дышать. От тебя толку, как от высохшего горшечного цветка. Так зачем ты мучаешь нас?
Меня не трогает грубость. Напротив, я задумываюсь над его словами.
– Получается, я умерла? – мой голос полон сожаления. – А что с тобой?
Его глаза наполняются слезами, но лицо по-прежнему злое.
– Я тоже умер. Вместе с тобой. Ты погубила нас обоих.
Меня душит необоснованное чувство вины.
– Но ведь я ничего не сделала. Зачем ты так, Ваня?
– Вот именно, – цедит он. – Ты ничего не сделала, чтобы спасти нас.
После этих слов он снова обращается к потолку и начинает отрывать подведенные к его телу провода. Капельница падает на пол. Кардиограф слетает с катушек и глушит отвратительным сигналом.
Внутри меня зарождается неистовая паника.
– Прекрати! – слезно умоляю я. Пытаюсь встать, но понимаю, что по рукам и ногам связана ремнями. Они не дают мне пошевелиться. Я прикована к кровати. – Пожалуйста, Ваня, не надо! Прошу тебя!
Он игнорирует мои крики. Расправляется с последним проводом, устраивается поудобнее и чего-то ждет.
– Не делай этого! – содрогаюсь я в плаче. – Ты погибнешь!
Ваня закрывает глаза. Он улыбается. Теперь искренне.
Не в силах больше наблюдать за этим безумством, я отворачиваюсь к стенке. Сквозь слезы смотрю на рисунок. Он изменился. На нем изображена девочка, ее розовые щечки украшают неровные сердечки, а золотистые волосики торчат в разные стороны. Рисунок оживает. Губы девочки болезненно искривляются, а из глаз начинают катится черные слезы. Я реву вместе с ней. Мне страшно. Больно. Дико. А когда за спиной звук кардиографа превращается в однотонный писк, я замираю.
Этот звук был ужасающий, он разрывал мое сердце. Казалось, что за моей спиной свора голодных собак разрывает щенка на куски, а я не могу ему помочь. Меня глушит. Перепонки вот-вот лопнут. Я молюсь, чтобы в палату вбежали врачи. Молюсь, чтобы они успели спасти его.