– Ну хорошо, вы сами ничего не говорили. Но это мог сделать кто-то из домашних!
Джуля снова замотала головой. Она подняла на меня глаза и жалобно уставилась прямо мне в зрачки. Миндалевидный разрез ее черных глаз напоминал прозрачный чернослив с косточкой внутри.
– Я думаю, что отец ничего не знает, – наконец сказала она. – Этот гад, который звонил, обращался ко мне по имени и почему-то хотел говорить именно со мной. Он никогда не звонил в присутствии отца. И даже, когда один раз трубку взяла домработница, был настолько нахален, что попросил к телефону меня и только после этого выдал свой текст.
– А это значит, что звонивший в курсе распорядка дня вашего отца, – заключила я.
Отодвинув от себя вазочку с мороженым, я внимательно посмотрела на Джулю. Девушка выдержала мой взгляд не моргая.
– И еще кое-что, – добавила я, – этот человек хочет говорить о вашем отце именно с вами. Как вы думаете, Джуля, почему?
– Если бы я знала, вряд ли я обратилась бы к вам, правда?
– Резонно, – кивнула я. – Ну, раз так, давайте поговорим поподробнее.
Мы проговорили полтора часа. Уже унесли недоеденное мороженое, дважды мы заказывали кофе, и я выкурила несколько сигарет.
Джуля была достаточно откровенна со мной, на вопросы отвечала прямо и без смущения. То, что я узнала от нее о семействе Штайнеров, не содержало каких-либо сенсационных подробностей, только чисто фактические сведения. Само по себе это не так уж и мало для начала, но мне пока что не удалось нащупать никакой зацепки.
Штайнеры были из поволжских немцев. Во время войны все семейство вместе с тысячами соотечественников отправили осваивать казахские степи.
Дед и бабка Джулиного отца – Генриха Штайнера – погибли еще во время дороги, так и не увидев новые места, которые Советское государство выбрало для проживания целого народа, выдворенного из Поволжья.
Бытовые условия на месте ссылки были жуткими, но родители Генриха сумели выжить и даже худо-бедно со временем как-то обосноваться.
После тягот детского дома и ремесленного училища отец Генриха поступил на завод, где вскорости сумел выдвинуться в передовые рабочие, а потом начать медленно, но верно продвигаться сначала по профсоюзной, а потом и по административной линии.
К началу восьмидесятых он был уже инженером, а его сын Генрих, окончив школу с отличием, готовился поступать в педагогический институт.