Как ни странно, он воспринимал возможность подобного поворота дела как нечто само собой разумеющееся, и его отношение ко мне отнюдь не изменилось.
Но мне от этого было не легче, и я твердо пообещала себе разобраться в перипетиях гибели моего клиента и доказать – и Симбирцеву, и самой себе, – что мое профессиональное достоинство по-прежнему вне подозрений. Сознавая всю двусмысленность своего положения, я взялась за расследование.
После похорон (но перед поминками, так как русский народ подчас позволяет себе за поминальным столом как следует расслабиться, чтобы снять напряг) я попросила Симбирцева представить меня вдове и попросить о визите. Мне достаточно было сказать, что я выполняла конфиденциальное поручение ее покойного супруга, и Вера Ефимовна тут же назначила встречу на вторую половину следующего дня – с утра она намеревалась вновь посетить кладбище.
– Вы можете рассказать, в чем состояло ваше… э-э… поручение? – осторожно осведомилась Вера Ефимовна. – Я понимаю, что вопрос щекотливый, но не исключено, что вы могли бы пролить свет на некоторые обстоятельства. Дело, сами понимаете, какое…
Я снова утвердительно кивнула и, попросив разрешения закурить – Вера Ефимовна тут же пододвинула мне одну из многочисленных пепельниц, стоявших по разным углам квартиры, – сказала:
– Я сопровождала груз. Маленький такой груз. Нечто, умещавшееся в коробку из-под испанского печенья. Знаете, такие пачки книжного формата? Сейчас ими все мини-маркеты завалены.
– Да-да, – произнесла Вера Ефимовна, внимательно меня слушая. – Я купила как-то раз. Не понравилось. Слишком много красителей.
Вдова Довженко была одета в старомодное темно-коричневое платье с широким черным поясом. На ее шее при каждом повороте головы моталась толстая нитка крупных жемчужин в два ряда.
Приглядевшись, я заметила некоторый допустимый для траура минимум косметики – слой пудры был уложен не очень ровно – и, не без удивления, – завивку. Могу поклясться, что вчера ее волосы были прямыми, так что Вера Ефимовна явно заглянула в парикмахерскую либо по пути на кладбище, либо после посещения свежей могилы супруга. Любой из этих вариантов был для меня весьма показательным – на самом деле Довженко не так уж скорбит об усопшем-убиенном, как следовало бы. А значит… Что именно это значит, мне и предстояло выяснить в ходе расследования. Может быть, у несчастной вдовы нервный срыв, и с ней вообще лучше сейчас не разговаривать?