Дима обиделся. Он отложил вилку, отодвинул от себя тарелку с недоеденным антрекотом и вопросительно посмотрел на Ольгу.
– Что, не очень-то приятно? – усмехнулась та. – Но не обижайся, пожалуйста. Правда – вещь неприятная. Наверное, эмоциональная бестактность – общая беда всех мужчин. Они хорошие стратеги, надо отдать им должное, но плохие тактики. Извини за каламбур, но с чувством такта у тебя явно не фонтан…
– Может быть, ты объяснишь поподробнее? – сухо проговорил Дима. – И я смогу как-то исправить свой недостаток, учтя твои упреки.
– Упреки? – удивленно подняла брови Ольга. – Это вовсе не упреки, дорогой. Много чести… Впрочем, я не намерена ничего объяснять при посторонних. Давай как-нибудь в другой раз…
Я украдкой бросила взгляд на Диму. Он поймался на крючок Ольги с первой попытки и сказал именно то, что она в данный момент хотела услышать.
– Ты можешь говорить совершенно свободно, тем более что Женя вовсе не посторонняя, – начал разъяряться Дима. – По крайней мере, в данный момент… В общем, ее присутствие не должно тебя волновать.
– Волновать? – с издевкой переспросила Ольга. – А почему ты думаешь, что присутствие у тебя в доме молодой женщины должно меня волновать?
– Ну как… – развел руками Корнелюк. – Ты можешь что-то такое подумать…
Тут терпение изменило уже Ольге. Она вытерла губы салфеткой и встала из-за стола.
– Ну хорошо, ты сам напросился, – с холодной яростью произнесла она. – По-моему, ты просто жалкий эгоист. Да-да, не перебивай меня, хотел слушать – так изволь. Ты привык думать только о себе и о музыке, окружающие для тебя существуют не как живые люди, а как объекты, с которыми ты время от времени входишь в контакт.
Ее руки крепко сжимали спинку стула, да так, что побелели костяшки пальцев.
– Господи, какая я была дура! – Ольга завела глаза к потолку. – Зачем я только заговорила с тобой в тот день! Ты показался мне милым, трогательным дурачком, который нуждается в ласке и заботе. И я взвалила на себя эту ношу, которую тащу и по сей день. Лучше бы я сразу послала тебя к…
Дима слушал, от удивления выпучив глаза и приоткрыв рот. Он был настолько потрясен услышанным, что даже не пытался перебивать.
Было похоже, что я присутствую при первой их ссоре и сейчас говорятся самые обидные слова, которые потом придется смывать слезами и поцелуями. Но Корнелюк, само собой, этого не просекал и был уверен, что на его глазах разыгрывается самая настоящая трагедия, в которой ему, Диме, предназначена главная роль.