Клеманс расставляла эти лакомства на столе и стыдясь, и посмеиваясь: она никогда не позволила бы своим старшим дочкам питаться одними сладостями. Но она оправдывала себя тем, что Плектруда – совсем другое дело:
– Это пир для детей из сказки.
Опустив шторы, Клеманс зажигала свечи и звала малышку к столу. Плектруда почти не прикасалась к пище, слушая как зачарованная то, что рассказывала мама.
К двум часам дня Клеманс вдруг вспоминала, что старшие дочери вернутся домой через каких-нибудь три часа, а она еще не выполнила ни одной из повседневных обязанностей матери семейства.
Торопливо натянув будничную одежду, она выбегала из дому, чтобы купить на углу обыкновенные продукты, по возвращении быстро наводила порядок в квартире, бросала в машину грязное белье и шла за детьми в школу и сад. В спешке она иногда забывала или просто не решалась снять с дочери маскарадный костюм – ибо в ее глазах костюм Плектруды вовсе не был маскарадным.
В результате прохожие видели шагающую по улице веселую молодую женщину, которая вела за руку крошечное создание, разряженное так, как не осмелились бы нарядиться даже принцессы из «Тысячи и одной ночи».
У дверей школы это зрелище вызывало поочередно изумление, смех, умиление и – осуждение.
Николь и Беатриса неизменно встречали диковинное одеяние младшей сестренки радостными криками, но некоторые матери говорили громко, не стесняясь быть услышанными:
– Это же надо – вырядить так ребенка!
– Она все-таки не цирковая обезьяна!
– Не удивлюсь, если девочка пойдет по дурной дорожке.
– Расфуфырить эдак родную дочь, чтобы привлечь к себе внимание, – вот ужас-то!
Были, правда, и другие взрослые, не такие глупые; они умилялись, глядя на волшебное видение. А «видению» восторг зрителей доставлял огромное удовольствие; девочке казалось вполне естественным, что все на нее смотрят, ведь зеркало давно убедило ее, что она и впрямь прекрасна, и восхищение окружающих лишь усиливало в ее душе сладостный трепет.
Здесь важно сделать небольшое отступление, чтобы раз и навсегда покончить с одним нелепым, прискорбно затянувшимся недоразумением. Назовем его энцикликой для Арсиной всех времен и народов.
В «Мизантропе» Мольера старая ведьма Арсиноя, лопаясь от зависти, внушает юной прелестной кокетке Селимене, что она не должна упиваться своей красотой. На это Селимена дает ей совершенно восхитительный ответ. Увы, гений Мольера оказался бессилен: минуло уже четыре века, а ханжи по-прежнему донимают занудными нравоучениями тех, кто имел несчастье улыбнуться собственному отражению.