– Не разрешал никуда отлучаться из комнат, предостерегал не
болтать ни с кем… Было б что выбалтывать! Приставил ко мне слугу. Так
называемого! Думаю, этот слуга был приставлен не служить, а следить за тем,
чтобы я ни с кем не общался и ничего лишнего кому не сказанул. Один раз с
мальчишкой поболтал, с младшим княжичем, так столько ору было… До сих пор не
пойму, чего боялся Тимофеич… Единственно, разрешил мне в княжеской охоте
участвовать. Вот на той охоте я оторвался! Кабана завалил. Так и то наставник
всё время рядом торчал. Если подходил кто, даже знакомить не желал, внимание
переводил. Князю только представил… Я так и не понял, почему Тимофеич вдруг
стал другим. А потом я увидел… совсем случайно увидел… и ведь подумать никогда
не мог, что наш учитель может такое вытворить.
Голос брата сорвался и, клянусь Сиянием, в глазах его
сверкнули слёзы. Да когда он в последний раз ревел? Может, лет в семь?
– А что случилось-то? – Форрат успел первым задать вопрос,
готовый слететь с языка каждого из слушателей.
– Мне жутко осточертело всё в том дворце! Сиднем сидеть в
комнатах и каждый день одно и то же, одно и то же… Зажигать огонь. И снова
огонь! Огонь и огонь… Изо дня в день! С утра до вечера! Я мог только подумать
об огне, и он тут же появлялся. Где и в каком угодно виде, стоило только
пожелать. Представляете? Я мог разом зажечь все свечи в комнате, сколько бы их
ни было. Хоть сто штук одновременно! А мог зажечь их по очереди или вразнобой.
Этакой огненной волной по комнате… Троллья пятка! Да я мог цветы рисовать
огненными сгустками!
Ох, мы и вытаращили глаза, только представив то, о чём рассказывал
Урус. Даже Янс удивился.
А брат, всё также глядя на огонь в камине, угрюмо продолжил:
– В один день я разозлился и решил заявить Тимофеичу, что
плевать мне на такие тренировки, а потому я уезжаю в Лесной к жене и брату.
Сразу же и пошёл к нему. А перед комнатой этот его слуга слоняется… и врёт су…
что нету хозяина. А я ж видел в окно, как Тимофеич в свои комнаты направлялся.
И девчонку какую-то за руку тянул. Отшвырнул этого заморыша да ломанулся в
дверь. А там…
Ур гадливо сморщился и сплюнул в камин.
– Тимофеич ту девчонку насилует. Девчонке-то всего лет
тринадцать…хрипит… А этот… кабан голый навалился и елозит… Огонь у меня сам
собой и метнулся, только шерсть ему на спине подпалил. Я б не пожалел огня да
девчонку не хотел задеть… Только сзади и мне по голове прилетело! Видать, тот
слуга, даром что заморыш, подкрался и приголубил меня по затылку… Ну, а очнулся
уже здесь, у вас. Что со мной сделали, не знаю. Как жив до сих пор?! Неужто
Тимофеич меня выпустил? Знает же, что не смолчу, всё расскажу о нём…