«И всего-то?» – чуть не воскликнула я с радостным удивлением... Поручение никак не представлялось мне чрезмерно сложным.
Надо ли говорить, что я согласилась?
Лаптев заставил меня трижды повторить фразу, которую я должна была передать этому самому Кроту, предупредил, что каждое слово в этой фразе имеет свой особенный смысл и искажать ни одно из них категорически нельзя. Я с готовностью повторила. Тоже мне – сложности! Память меня пока не подводила...
Выдав мне сто пятьдесят долларов командировочных, Лаптев вдруг заявил:
– Давай, девочка, не теряй зря времени. Московский поезд отходит всего через полтора часа. Ты как раз на него успеешь...
«Вот старый хрыч! – подумала я. – Опомниться не дает, сообразить – что к чему...»
Я отправилась на вокзал за билетом.
...С водителем «помидоровоза» я постаралась расстаться при первой же возможности. А такая предоставилась еще под Москвой, когда мы пересекали железнодорожную линию. Наш «КамАЗ» застрял на переезде в длинном ряду других машин, и, пока мы стояли, я разглядела вдалеке между деревьями остановочную платформу.
А когда перед замершими на переезде автомашинами промчался электропоезд, я окончательно поняла, что пора сменить средство передвижения. Ни секунды больше не думая, я подхватила свою сумочку, рванула ручку двери и, спрыгивая на землю, дружелюбно крикнула не ожидавшему от меня такой прыти водителю:
– Ты про меня уже забыл! Иначе тебя закопают в твоих помидорах!
И скрылась между деревьями, за которыми угадывалась платформа. Осмелевший после расставания со мной водитель что-то кричал мне вслед, но я не разобрала ни слова. Да пошел он к черту! Кричит и пусть кричит. Он мне и так надоел смертельно. Насколько же приятней быть одной и не ждать опасности со стороны какого-то идиота, что сидит рядом с тобой!
В одиночестве мне и думалось, и шагалось легко, настроение подскочило до самой верхней отметки. Мне было радостно шагать к остановке электрички, которая отвезет меня в Москву. Радостно, несмотря на то что ехала я в город, в котором у меня не было никаких родственников, как, впрочем, не было их у меня и в других городах России, и где я знала двух-трех человек из всех десяти миллионов жителей. Это были какие-то старые мои подружки, которые скорее всего уже забыли о моем существовании, а если и вспомнят, то не придут от этого в восторг.