И сколько бабушка ни пыталась отговорить внучку, Вика все равно бросилась в эти отношения, очертя голову. Рассеянной стала, почти перестала общаться с друзьями, потому что теперь в её жизни каждый день был он. Посреди ночи сбегала, когда Максим за ней на мотоцикле приезжал и звал, бросая в окошко мелкие камешки. А она и не спала, знала, что приедет, знала, что поймает ее, когда, зажмурившись, летела со второго этажа прямо ему в руки. И он ловил, прижимал к себе крепко, а затем усаживал на своего железного друга и целовал, горячо и неистово. До тех пор, пока легкие гореть не начинали, а из горла не вырвался сладостный стон.
Макс отстранялся всегда нехотя, зажмуривался крепко, а потом, как завороженный, ласково гладил большим пальцем по распухшим губам и называл Вику своей сладкой девочкой. А затем сажал ее на мотоцикл, катил его в соседний двор и лишь там, заведя мотор, гнал куда-то, а она обнимала его за талию, прижималась к его широкой спине и кайфовала от пряного запаха бензина и кожи. И от ощущения свободы, доверия и безграничного счастья.
Вот только сейчас это все вспоминается не как раньше, с теплом и улыбкой, а с каким-то жгучим сожалением внутри. Сожалением и горечью, разъедающей сердце. И Вике в какой-то момент начинает казаться, что теперь это единственное, что она может чувствовать. А потом появляется Гриша на пороге ее кабинета, и сердце Вики делает очередной кульбит.
— Ты как тут оказался? — Вика откладывает стопку с актами, которыми занималась все утро и, поколебавшись, все-таки просит Гришу пройти в кабинет. Сквозняки в коридоре, заболеет еще.
— Скучно стало, вот я и сбежал, пока медсестра телевизор смотрела.
— Да уж, — Вика недовольно поджала губы и поежилась, представив, что было бы, если бы Грише вздумалось совсем сбежать, а дежурная наверняка и не чухнула бы даже! — Заходи скорее, я сейчас закончу тут быстро, — Вика посмотрела на часы — обед у него уже был, значит, сейчас тихий час по расписанию, — а потом в палату пойдем, тихий час, отдохнуть надо.
— Да что я, маленький? — Гриша обиженно сложил на худой груди тонкие ручонки и нахмурился. — Только маленькие спят в тихий час, а мне пять уже! И вообще…
Он так смотрел, так… не передать словами, что аж кислород в легких заканчивался, а новый вдох сделать было не по силам.