Она хотела умереть. Так же, как и это произошло с двумя другими
девушками. Одну замучила до смерти женщина, которую местные
называли Хозяйка. А вторую ещё в первые дни изнасиловала команда,
до такой степени, что когда её бросили к ним в клетку, она
скончалась прямо у неё на руках.
Как же она сожалела, что ни одной из тех девушек не была она! Но
в то время она ещё на что-то надеялась.
После тех двух случаев за ними стали следить и никогда не
позволяли доводить до ручки.
А если того требовали обстоятельства, то их даже осматривал
местный доктор.
Мужчин не особо трогали. Как они решили, они нужны им
относительно целыми. Но и то пятерых как-то в один из дней просто
не стало. Они исчезли, будто их и не было никогда, и никто ничего
рассказать не мог.
Просто увели, и больше их никто не видел.
Правда, тут на корабле был ещё и тот, кому приходилось даже
хуже, чем ей или другим девушкам.
Недалеко от них стояла клетка, маленькая клетка, в которой
невозможно было даже стоять, только перемещаться на корточках. И
эти пираты, эти бандиты, нелюди, держали в нём какое-то непонятное
и безумное существо, над которым местные хозяева издевались
ежедневно, притаскивая его обратно в клетку едва живым.
А ещё это несчастное существо, как слышала из разговоров пиратов
девушка, стравливали на арене с другими зверьми или устраивали
настоящие гладиаторские бои, где заставляли его биться с
вооружёнными противниками.
И этот — Ира так и не поняла, кто это был, но все его звали
Зверем, как рабы, так и пираты, — он всё время выживал.
И вот сейчас оказалось, что он вовсе не животное или зверь.
Он разумен. Даже более того, он разумен и смертельно опасен.
Она впервые поняла, что может означать подобное понятие.
То, как он спокойно расправился с тремя противниками, а потом
как он просто обыскал все трупы, будто это обыденное и привычное
для него дело. Кровь. Трупы. Оружие.
А потом он поднялся и подошёл к ним.
Холодный и ровный голос. Никаких эмоций. Говорит, и правда,
будто рычит какой-то зверь.
Но она должна была его отблагодарить.
И поэтому сделала то единственное, что могла. От всего того, что
осталось в ней ещё человеческого, она произнесла «спасибо» и
поцеловала его страшное, изуродованное шрамами лицо.
Он должен был понять глубину её благодарности и искренности.