Я завороженно наблюдал, как нарисованная руна начинает
наливаться синим светом, будто кто-то заливал в нее воду. Минута —
и печать готова.
— И самое главное — контур! — подняв палец, сказал Осиор, после
чего в одно движение ладони нарушил целостность границы внутреннего
контура нарисованной печати.
Полыхнуло магическим светом, после чего я увидел, как по полу
конюшни стал тянуться синий след высотой в два фута, будто бы сама
земля источала магию.
— Есть маршрут! Пойдемте! — сказал Осиор, поднимаясь на ноги и
отряхивая мантию. — Не думаю, что конный очень быстро сможет
выбраться из города, да в такую толчею…
Я следовал за широко шагающим Осиором и пытался переварить
события последнего получаса. Что имел в виду поясной маг, когда
говорил, что все они повязаны? Почему он так резко изменился и стал
похож на человека, которому приходится возвращаться к давно
забытому делу, которое ему не слишком нравилось? И почему каждый
власть имущий в этом городе буквально начинал дрожать при виде
мага? Нет, я понимаю, что поясных магов в Нипсе видели не часто, но
создавалось впечатление, что все знали о моем учителе что-то такое,
чего я даже не мог вообразить… При этом я мог охарактеризовать
своего учителя только с лучшей стороны. Осиор был хорошим
человеком, человеком с сердцем. Когда ты находишься на самом дне,
ты мигом вычисляешь подобных людей. Просто по тому, как они на тебя
смотрят. Если с брезгливостью, жалостью или любой другой эмоцией —
этот человек с гнильцой. Он видит тебя и думает «хорошо, что не я»,
и не больше. Так иногда смотрела на нас Марта, но никогда — ее
мать, Рига. Кухарка видела в нас просто подростков, которым раньше
времени пришлось заботиться о себе самих, вот и все.
Так же смотрел на меня и Осиор. Он не видел во мне бродягу, в
отличие Ирмана, в котором первое время аж сквозило высокомерие и
пренебрежение. Осиор же видел во мне лишь наделенного магическими
способностями юношу, ни больше, ни меньше. Будущего мага,
потенциального ученика, вот кого он во мне видел. А во что я был
одет и что ем на завтрак, где сплю и чей сын — его абсолютно не
тревожило. Так могут вести себя только блаженные и те, кто видел
перед собой слишком многих и имел дело со слишком многими, начиная
от бродяг и заканчивая едва ли не королями.