На вершине холма бываешь весел, грустишь на берегу пруда и волнуешься, когда солнце тонет в море кровавых облаков и разбрызгивает по речной глади красные отблески. А вечером, когда луна проходит дозором в глубине небес, мечтаешь о всяких диковинах, какие и в голову бы не пришли при ярком свете дня.
Итак, странствуя по тем самым местам, где мы проводим нынешнее лето, я добрел однажды вечером до деревеньки Бенувиль на самом кряже между Ипором и Этрета. Я шел от Фекана вдоль берега, высокого берега, отвесного, как стена, где выступы меловых скал круто спускаются в море. С самого утра шел я под соленым морским ветром по низкому дерну, мягкому и гладкому, раскинутому, как ковер, на самом краю обрыва. Так, распевая во все горло, размашисто шагая, созерцая то мерный и плавный полет чайки, проносившей по синему небу белый полукруг крыльев, то бурый парус рыбачьей лодки на зеленом море, я вольно и беззаботно провел счастливый день.
Мне указали маленькую ферму, нечто вроде постоялого двора посреди нормандской усадьбы, обсаженной двойным рядом буков, где хозяйка-крестьянка давала приют прохожим.
Спустившись с кряжа, я направился в селение, укрытое высокими деревьями, и явился к тетке Лекашёр.
Это была морщинистая, суровая старуха; казалось, она нехотя, даже с недоверием, принимала постояльцев.
Дело было в мае; яблони в цвету раскинули над двором душистый навес и осыпали людей и траву дождем порхающих розовых лепестков.
Я спросил:
– Ну как, мадам Лекашёр, найдется у вас свободная комната?
Удивившись, что я знаю, как ее зовут, она отвечала:
– Как сказать, в доме-то все занято. Да надо подумать.
В пять минут мы столковались, и я сбросил с плеч мешок на земляной пол деревенской горницы, где вся обстановка состояла из кровати, двух стульев, стола и умывальника. Комната примыкала к кухне, просторной, закопченной, в которой жильцы ели за одним столом с работниками фермы и хозяйкой-вдовой.
Помыв руки, я вышел. Старуха жарила к обеду курицу над огромным очагом, где висел котелок, почерневший от дыма.
– Значит, у вас есть и другие жильцы? – спросил я.
Она отвечала, по своему обычаю, ворчливо:
– Да, живет тут одна дама, англичанка в летах. Я ей отвела вторую горницу.
Накинув еще пять су в день, я получил право в ясную погоду обедать отдельно на дворе.