Мне потребовалось несколько долгих минут, чтобы всё понять, и,
наверное, это были мои первые логические суждения за время
пребывания в шкуре зомби. По какой-то причине, обладая высокой
живучестью, мы полностью или временно утратили восстанавливающее
свойство организма. Поэтому, если уже сейчас не взяться за гигиену
и обработку ран, то в будущем, я, как и многие другие заражённые
рисковал начать разлагаться прямо на ходу. Вот только что может
себе позволить тот, кто едва вспомнил, как выглядит съедобная пища?
Принять ванную, пользоваться аптечкой или попросту промыть увечье
под краном, сейчас не являлось для меня доступным.
Оставшееся время, пока горело уличное освещение, мне довелось
провести в неспешном познании самого себя. Погода портилась. Ветер
начал завывать, но я, в капюшоне, сгорбленный и немного в развалку,
словно бездомный, продолжал сидеть под фонарём. Думать в данный
момент о всяких мелочах и смотреть на собственные руки, как-никогда
являлось занимательным. Я даже в кои-то веки заметил развязанный,
истоптанный шнурок своего кроссовка. После минутного залипания, мне
пришлось предпринять попытку завязать его, и тогда выяснилось, что
я уже и позабыл, как это делается. Пальцы больше не были
приспособлены к таким кропотливым действиям.
В итоге, претерпев несколько неудачных попыток, мне ничего не
оставалось, как затолкал шнурок себе в обувь. Когда же свет погас,
я по инерции погружался в свои размышления и совсем позабыл о
голоде.
“Темно… Интересно, если закрыть глаза… Станет ли ещё темней?” –
Всплыла у меня вопросительная мысль. – “Хм… А каково это… Закрыть
глаза?”
Ситуация была патовая и в то же время ироничная. Что можно
говорить про шнурки, если я не знал, как надо правильно «моргать»?
Насколько вирус поражал человеческий мозг, что тот лишался
естественного процесса защиты глаз от мелкого мусора и сухости?
Даже так называемая фаза сна у зомби проходила с открытыми глазами,
о чём я более-менее мог вспомнить. И дабы теперь покрыть все бреши,
мне предстояло научиться этим элементарным вещам и самостоятельно
довести их до уровня инстинктов.
Контролировать лицевые мышцы оказалось не столь просто, поэтому,
последующий час, а то и два, ушли на попытки опустить веки.
Учитывая такой момент, что всё происходило в потёмках, иногда я
терялся и не понимал, получилось ли у меня добиться поставленной
цели. Проверять грязной рукой, чтобы ненароком ткнуть пальцем себе
в глаз, я не хотел, да и почувствовать вряд ли бы не сумел. Нервные
окончания оставались недееспособными, но когда у меня всё же
получилось добиться своего и веки двинулись, я замер в
прострации.